и напоминала не то свернувшегося в клубок безрогого дракона, не то извивающегося дождевого червя. Цветы, яркие, словно румяна, не уступали ароматом орхидее.
К этому времени Син Сюянь, Ли Вэнь и Баоцинь уже успели сочинить стихи. Читали их в том порядке, в котором назначены были рифмы.
Воспеваю красную мэйхуа Еще не стал благоуханным персик, Еще не стал румяным абрикос, Она ж, восточным ветрам улыбаясь, Пробилась самой первой сквозь мороз[66]. Хотя душа зовет ее к Юйлину[67], — Не отделить от мэйхуа весны: Она, как первый луч, бледна, прозрачна — Украсила в Лофу Шисюна сны[68]. Она – свеча. Богиня в алом платье. Как фея Э, чуть зелена она. Она – Святая в белом одеянье, Что невзначай зарделась от вина[68]. Она непритязательна, обычна, Среди цветов, наверно, проще всех. А бледности ее не удивляйтесь: Она цветет, когда и лед, и снег… Син Сюянь Не белой мэйхуа пою хвалу, А красной, что живет своим законом. Во всей красе и раньше всех цветов Она встает пред взором опьяненным. Хранит морозом обожженный лик Остатки слез, как пятна крови, красных. В цветке как будто созревает плод, А остается пыль, – и все напрасно! Таинственное зелье проглотив, Свой облик изменила, – то ль не чудо?[70] И персиком лазурным ей не быть, Как прежде, возле Яшмового пруда[71]. Так пусть на юг и север от реки Ни бабочки, ни пчелы или осы За персик не считают мэйхуа, К тому ж не будут путать с абрикосом! Ли Вэнь Листва скупа, и ветвь оголена. Но так прекрасны нежные цветы! Похоже, что невеста жениха Прельщает платьем дивной красоты! Нет во дворе безлюдном, у перил, Той мэйхуа, что словно снег бела, Но в быстрых реках, среди голых скал Себя она лучом зари зажгла! Она – свирели радужный мотив, Что пробуждает тайную мечту, Она – та темно-красная река, Что в мир святой велела плыть плоту[72]. Нельзя, заметив скромность мэйхуа, Засомневаться – хоть и невзначай — Что, дескать, в прошлой жизни не могла Расти в краю священном Яотай[73]. Баоцинь Стихотворения всем понравились, особенно то, что написала Баоцинь. Даже Баоюй, на чей вкус трудно было угодить, признал, что у самой юной Баоцинь самый острый ум.
Дайюй и Сянъюнь налили в небольшой кубок вина и поднесли Баоцинь, поздравив ее с успехом.
– А по-моему, каждое стихотворение имеет свои достоинства, – с улыбкой заметила Баочай. – Обычно вы шуточками и колкостями изводили меня, а теперь над ней насмехаетесь!
– У тебя готово? – спросила между тем Ли Вань у Баоюя.
– Я сочинил, но пока слушал ваши стихи, забыл, что хотел записать! – ответил Баоюй. – Дайте подумать, я сейчас вспомню!
Сянъюнь взяла щипцы для угля, легонько стукнула ими по краю жаровни и сказала:
– Я буду ударами отмечать время. Если не уложишься, мы тебя опять оштрафуем!
– Говори, я буду записывать, – предложила Дайюй.
Сянъюнь ударила щипцами по жаровне и объявила:
– Одна минута!
– Готово, пиши! Пиши! – заторопился Баоюй и прочел:
Вина из жбана не налив, Не жди, чтоб мысль пришла. 
