Анатолий бросился к окну и, прильнув к щели, увидел, что по улочке мимо дома мчатся, освещая путь яркими фарами, мотоциклы и в них сидят люди в металлических шлемах, в серо-зеленой, незнакомой форме.
– Это они, Вера, это… немцы! – в ужасе крикнул Анатолий, отпрянул от окна, отбежал к стене и застыл, прижавшись к ней спиной.
…Он не помнил, сколько времени пробыл в оцепенении – минуту, десять минут, полчаса. Только спустя какое-то время он вновь явственно услышал доносившиеся откуда-то снизу громкие немецкие выкрики, мотоциклетные выхлопы, детский плач.
Прошла еще минута, другая, и немецкая речь послышалась совсем рядом, затем раздался стук в дверь, там, внизу, под полом, шум, топот ног и скрип лестницы.
Внезапно дверь распахнулась, белый свет фонаря ударил Анатолию в глаза, он зажмурился, а когда снова открыл их, то увидел, что рядом, в двух шагах от него, стоят люди в металлических шлемах.
Тот, что стоял впереди, направил луч фонаря на Веру. Она сидела, сжавшись в комок, запрокинув голову, и луч шарил по ней, перебегая с голых ног на лицо и с лица снова на ноги, точно жаля ее своим острым лезвием. Кто-то из немцев рассмеялся, потом они заговорили все вместе, и речь их сливалась в единый, чужой, пугающий рык; затем тот, что стоял впереди, огромный, широкоплечий человек, передал свой фонарь другому, стоящему рядом, и сделал быстрый шаг по направлению к Вере.
Сам не сознавая, что делает, Анатолий вскочил и бросился наперерез немцу, но тот, даже не взглянув на него, ударом ноги отбросил его в сторону, и он покатился по полу, задыхаясь от боли.
Анатолий снова закричал, превозмогая страшную боль в паху, поднялся, но тут же двое немцев схватили его, вывернули руки за спину и потащили к двери.
…Его проволокли по улице, рывком подняли на двухступенчатое резное крыльцо, а потом втолкнули в комнату.
Сначала Анатолий инстинктивно зажмурился от яркого света, а когда снова открыл глаза, то увидел прямо перед собой у противоположной стены стол, за которым сидел высокий светловолосый немец в военной форме. На пустом столе лежала фуражка с высокой тульей. По обе его стороны стояли другие немцы в такой же форме.
Все это заставило Анатолия забыть о Вере. Ненависть к немцам, смешанная со страхом, мысль о необходимости стойко держаться, ощущение собственной беспомощности, беззащитности, стремление наметить какую-то определенную линию поведения – все это мгновенно овладело всем существом Анатолия.
В тот же момент один из немцев, невысокий, полный, с веснушками на лице, сказал, обращаясь к Анатолию:
– Сделайт три шаг вперед!
Анатолий не сразу понял, что это относится к нему, и продолжал стоять неподвижно. Но в ту же минуту его кто-то с силой толкнул сзади, он сделал несколько поспешных, спотыкающихся шагов в глубь комнаты и упал, не дойдя до середины.
– Вставайт! – крикнул веснушчатый немец.
Анатолий медленно поднялся. Взгляд его случайно остановился на фуражке, одиноко лежащей на пустом столе. Она показалась ему невероятно большой, каким-то живым, нахохлившимся, раздутым существом, похожим на жабу. Она точно гипнотизировала его, он уже не мог оторвать от нее глаз.
– Смотреть на господин майор! – снова раздался голос веснушчатого немца.
Это было как раз в тот момент, когда Анатолий, напрягая зрение, пытался разглядеть эмблему под задранной вверх тульей фуражки и наконец разглядел – орла со свастикой в когтях, – поэтому он не сразу выполнил приказ и не сразу понял, кто из этих людей является майором. Но долго раздумывать ему не пришлось. Кто-то невидимый сзади вытянул руку и, подставив широкую ладонь под подбородок Анатолия, коротким движением вскинул его голову.
– Сидящий за стол официр есть майор Данвиц, – старательно выговаривая слова, снова заговорил веснушчатый. – Он приказывает говорить тебе одна правда. Иначе расстрел. Ты поняль? Расстрел!
Все эти слова донеслись до Анатолия как бы издалека. Все, кроме одного слова «расстрел». Это слово прогрохотало в его ушах. И если всего лишь несколько мгновений назад Анатолий хотя и безотчетно, почти бессознательно, но все же думал о том, как ему выстоять, как достойно держаться перед врагом, как остаться таким, каким он всегда представлял себя в воображаемый грозный час, то теперь все заслонило чувство страха. Анатолий понял, что сейчас его убьют, что пройдет совсем немного времени и все кончится, его больше не будет на свете.
– Нет! Нет! – громко крикнул он. – Я буду говорить правду. Я говорить правда! – повторил он, сам не замечая, что коверкает слова, подражая веснушчатому немцу.
Веснушчатый склонился к плечу сидящего за столом офицера и что-то тихо ему сказал. Тот, не поворачивая головы, ответил.
– Ты знайт этот человек? – снова обратился к Анатолию веснушчатый.
Анатолий растерянно обвел взором стоящих у стола немцев.
– Смотреть там! – приказал веснушчатый и вытянул свой длинный указательный палец.
Анатолий обернулся и увидел Кравцова. Он стоял у стены, недалеко от двери, опираясь на ту самую палку, которую тогда, в лесу, сломал для него Анатолий. Лицо Кравцова было в крови. На мгновение их взгляды встретились, и Анатолию показалось, что Кравцов глядит на него дружески, даже с ободряющей улыбкой. В двух шагах от Кравцова, у самой двери, стоял Жогин, опустив свои длинные, почти достигающие колен руки.
Анатолий снова перевел взгляд на Кравцова и вдруг ощутил чувство облегчения от сознания, что Кравцов как бы одобряет его, Анатолия, стремление жить, приказывает ему выжить во что бы то ни стало.
И если минуту назад чувство страха безотчетно смешивалось в сознании Анатолия с чувством стыда оттого, что он не может, не в состоянии побороть этот страх, то теперь мысль его заработала с удивительной ясностью. Он хотел жить, только жить. Ему представилось, что он попал на дно страшного, темного, сырого колодца, но высоко вверху виден клочок голубого неба. Оно было, оно существовало, это небо, и Анатолий был готов ползти, лезть по скользким, покрытым слизью и плесенью стенам колодца, чтобы только выбраться наверх. Он был готов просить, умолять… И ему не было от этого стыдно, потому что мысль о том, что он действует как бы заодно с Кравцовым, с его одобрения, избавляла его от чувства стыда.
Он снова обернулся к столу, но в этот момент майор, сидевший на стуле, встал и вышел из-за стола. Он был высок ростом и очень тонок в туго перетянутой ремнем талии. Майор не спеша подошел к Анатолию. Веснушчатый следовал за ним по пятам. Двое стоявших у стены солдат приподняли свои черные автоматы.
Веснушчатый повернул Анатолия снова лицом к Кравцову, Теперь они стояли друг против друга, а майор и веснушчатый переводчик – чуть в стороне.
– Ты знайт этот человек? – спросил переводчик и вытянул палец в сторону Кравцова.
– Мы… мы в поезде встретились… – невнятно ответил Анатолий, – вместе ехали… случайно.
Он нерешительно взглянул в глаза Кравцову, и ему снова показалось, что тот смотрит на него сочувственно, даже поощряюще.
– Да, да, в поезде, – уже твердо повторил Анатолий. – А когда был налет и вагон загорелся, то побежали. Потом столкнулись в лесу. Совершенно случайно.
Он вдруг почувствовал, что ему стало легко говорить.
– Ты знайт, кто он есть такой? – снова спросил переводчик и опять вытянул свой длинный палец, указывая на Кравцова.
– А черт его знает, кто он такой! – поспешно ответил Анатолий, удивляясь тому, что голос его звучит так естественно и непринужденно.
– Они в лесу были, ваше благородие, все вместе, – вдруг заговорил молчавший до сих пор Жогин и сделал небольшой шаг вперед. – Все вместе, – повторил он. – Эти двое и девка.
– Ну, конечно, – поспешно прервал его Анатолий, – я и говорю, мы вместе ехали…
– Кто есть девка? – резко прервал веснушчатый, снова обращаясь к Анатолию.
