Ежедневно имея сводки о том, сколько продовольствия поступило в Ленинград водным и воздушным путем, видя, как неуклонно снижается количество доставляемых продуктов из-за штормов на Ладоге, бомбежек, обстрелов, Павлов отдавал себе отчет в том, что, если блокада в ближайшее время не будет прорвана, в городе начнется голод.
И летчики, и моряки Ладоги, и железнодорожники делали все от них зависящее, чтобы доставить в Ленинград драгоценные грузы. И тем не менее запасы продовольствия в городе таяли с каждым днем.
Только вера в то, что страна не оставит Ленинград на произвол судьбы, что Ставка и лично Сталин наверняка озабочены судьбой города Ленина и не дадут его многочисленному населению погибнуть голодной смертью, помогала руководителям обороны Ленинграда, как и всем ленинградцам, в те дни жить и работать.
– Как и когда я оказался здесь? – вслух повторил Павлов вопрос Воронова. – Получил задание ГКО и вылетел сюда. Месяц назад. А вы только сегодня?
– Да, – ответил Воронов, – я только сегодня.
– С чем прибыли, Николай Николаевич?
– С поручением координировать действия по прорыву блокады.
В первое мгновение Павлов, казалось, был не в силах промолвить ни слова. Потом, точно все еще не до конца веря услышанному, спросил:
– Значит, есть директива Ставки?
– С ней и прибыл, – мягко ответил Воронов. И тут же лицо его приняло обычное, сухо-официальное выражение. – Создаем специальную группу войск, Дмитрий Васильевич, в районе Невской Дубровки, – продолжал он. – К вам зашел познакомиться с продовольственным положением в городе и на фронте. В общих чертах, разумеется.
Павлов сразу же помрачнел.
– Положение тяжелое, Николай Николаевич.
– А конкретнее?
– Можно и конкретнее. Вот посмотрите.
С этими словами Павлов встал и подошел к карте, висевшей на стене кабинета. Воронов последовал за ним.
– Вот это железная дорога, по которой к нам идут грузы с продовольствием, – Вологда – Череповец – Тихвин и оттуда – до Волхова. – Павлов с нажимом провел ногтем вдоль тянущейся с востока на северо- запад черной пунктирной линии. – Здесь, в Волхове, продовольствие перегружается из вагонов на баржи и по реке доставляется вот сюда, в Новую Ладогу. – Он ткнул указательным пальцем в точку, расположенную там, где Ладожское озеро образовывало так называемую Шлиссельбургскую губу. – Здесь снова перегрузка – на озерные баржи. По озеру грузы доставляются вот сюда, к Осиновцу. Но и это еще не все. Осиновец с Ленинградом связан железной дорогой, значит, надо снова перекантовать грузы – с барж в вагоны. Четыре перегрузки! Но дело не только в них. Если баржи не будут потоплены немецкими самолетами и пересекут Ладогу, это еще не значит, что продовольствие благополучно попадет в Ленинград. Дорога от Осиновца до города находится под обстрелом немецкой артиллерии. Вот отсюда, из Шлиссельбурга, палят. Дорога под постоянной угрозой: с юга – Шлиссельбург, с севера нависают финны. Коридор километров в шестьдесят шириной, не больше. Щель, отдушина! Захлопнет ее противник – задохнемся. Но пока что дышим…
Каким образом продовольствие направляется в блокированный Ленинград, Воронов знал только в общих чертах. Теперь он представил себе этот путь во всей его жестокой реальности.
– Очевидно, потери в пути большие? – спросил он.
– Огромные! – воскликнул Павлов. – К тому же сейчас на Ладоге наступает время штормов… Водники Северо-Западного речного пароходства и моряки Ладожской военной флотилии делают все, что в их силах. Но десятки барж с грузами и сотни моряков уже лежат на дне Ладожского озера. Обком вынужден был принять решение в третий раз сократить нормы. Когда вы вошли в этот кабинет, я сидел и думал о том, что, если блокада не будет прорвана…
Он махнул рукой и отошел к столу, не в силах произнести страшных слов: «…в Ленинграде начнется голод».
Но Воронов понял, что хотел сказать нарком, в ушах снова зазвучали недавние слова Сталина.
– Мы должны ее прорвать, должны во что бы то ни стало! – громко сказал Воронов. – Сейчас все надо подчинить этой главной задаче: прорвать блокаду! Прошу вас, Дмитрий Васильевич, – уже в обычной своей, суховато-сдержанной манере продолжал он, – вместе с начальником тыла фронта в ближайшие же часы продумать вопрос о бесперебойном снабжении продовольствием тех воинских соединений, которые мы завтра же начнем перебрасывать в район Невской Дубровки. О плане переброски сможете узнать в оперативном отделе штаба. К утру будьте готовы доложить командующему и мне свои соображения.
– Что ж, – сказал Павлов, – это – самое радостное задание, которое я получал с тех вор, как прибыл в Ленинград. Я сейчас же свяжусь с Лагуновым.
– Имейте в виду: время не ждет! До начала операции осталось шесть дней. Двадцатого октября начинаем!..
– Значит, двадцатого! – взволнованно повторил Павлов. – Теперь с этим днем будут связаны все наши надежды…
Но осуществиться этим надеждам в те дни было еще не суждено.
5
То, что со второй недели сентября стали называть «блокадным кольцом» Ленинграда, не было кольцом в собственном смысле этого слова. Это были три огромные дуги, упиравшиеся своими концами в водные пространства. Одна из этих дуг тянулась от северного берега Финского залива до восточного побережья Ладожского озера, другая – от юго-западного берега Финского залива на северо-восток, до Петергофа, и, наконец, третья, самая длинная дуга начиналась на южной окраине Ленинграда, в районе больницы Фореля, спускалась ниже, захватывая Пушкин, Ям-Ижору и Колпино, затем поднималась на северо-восток, упираясь в юго-западный берег Ладожского озера в районе Шлиссельбурга, и продолжалась на противоположном, юго-восточном берегу озера, отрезая Ленинград от остальной части страны.
Более трех с половиной тысяч квадратных километров блокировали немцы, и эта земля стала как бы советским островом, окруженным врагами. У фон Лееба теперь не хватало сил, чтобы захватить этот остров, но их было вполне достаточно для того, чтобы держать Ленинград в железных тисках блокады.
Когда Ставка и Генеральный штаб планировали операцию с целью разорвать эти тиски, они исходили из правильного учета соотношения сил. Жуков, уверенно заявивший Сталину, что лишившийся части своих войск фон Лееб не сможет сейчас штурмовать Ленинград, был прав. И Сталин, убежденный, что, начав наступление на Московском направлении, Гитлер не в состоянии одновременно посылать подкрепления на север, тоже был прав.
Предпринять новый штурм Ленинграда фон Лееб действительно не мог. И Гитлер понял это уже в конце сентября. Но, обуянный идеей как можно скорее задушить город голодом, он замыслил совсем другое…
В конце сентября Гитлер объявил, что уезжает в «Бергхоф», чтобы собраться с мыслями, и ворвется в «Вольфшанце» лишь к началу операции «Тайфун», то есть к тридцатому числу.
Время от времени его охватывала жажда перемены мест. Помимо «Вольфшанце», у Гитлера было еще несколько отлично оборудованных командных пунктов с мрачно-романтическими названиями: «Фельзеннест» – «гнездо в скалах», «Вольфшлюхт» – «волчье ущелье», «Беренхелле» – «медвежье логово», «Адлерхорст» – «гнездо орла».
Особенно любил Гитлер «Бергхоф» – роскошную виллу, расположенную близ Берхтесгадена, в отрогах Австрийских Альп.
Незаурядный актер, Гитлер внушал своему окружению мысль, что там, в горах, на него снисходит
