Он говорил и говорил, речь его журчала в моих ушах, как тихий, ласковый ручеек.
И постепенно все страхи ушли. Его голос как бы гипнотизировал меня. Ни о чем не хотелось говорить, а только сидеть вот так, в тепле, рядом с ним…
Я сама положила ему голову на грудь, и он стал ласково гладить мои волосы.
«Только бы это длилось вечно, только бы так было всегда… – думала я. – Всегда… всегда… всегда…»
– Ты спишь, Веронька? – раздался голос Толи. – Уже шестой час утра.
Мне показалось, что я услышала его во сне.
– Ты заснула, и я не хотел тебя будить, – продолжал Толя. – Ты была такая измученная…
Я открыла глаза и увидела, что лежу на диване, укрытая Толиной шинелью. Печка все еще горела, около нее лежала стопка разорванных книг.
Заметив мой взгляд, Толя сказал:
– Стула хватило ненадолго, а ломать второй я не стал: боялся тебя разбудить… решил топить книгами. В конце концов, высшее предназначение книг – согревать людей, – добавил он с усмешкой.
Как это могло случиться, что я заснула? Мне стало стыдно за свою слабость. После трехмесячной разлуки, когда Толе удалось наконец вырваться в Ленинград и он, оставив отца, бросился искать меня, после всего этого заснуть!
Я была уверена, что он обижен, оскорблен… Но в голосе Толи не чувствовалось обиды.
– Я так рад, что тебе удалось поесть и поспать в тепле, – продолжал он, – ты так измучилась здесь, в этом холодном и голодном городе!
– Прости меня, Толя, – сказала я. – Мне вдруг стало хорошо, так спокойно, и я…
– Зачем ты мне все это говоришь? – прервал он. – Разве я не понимаю?
И посмотрел на часы.
– Тебе пора идти? – со страхом спросила я.
– Да. Скоро придется идти. Только… только мне надо поговорить с тобой. Поговорить как с другом. Как с самым близким мне человеком. Сейчас я тебе все объясню…
Он прошел к печке, опустился на корточки и как-то суетливо стал разрывать книги и бросать их в огонь. Потом встал, снова подошел ко мне и сказал:
– Давай присядем. Или, может быть, ты хочешь сначала поесть?
– Нет, нет! – торопливо ответила я. Сознание, что Толя о чем-то хочет со мной поговорить, что я, может быть, чем-то могу помочь ему, мгновенно вытеснило из головы все другие мысли.
– Тогда давай присядем, – повторил он, взял с дивана шинель, бросил ее на стул и, после того как я села, опустился рядом.
– Вот какое дело, Веронька, – сказал он, ласково глядя на меня. – Я получил этот двухсуточный отпуск с трудом. Но мои комбат по специальности архитектор и хорошо знает имя отца. Словом, он разрешил мне взять немного продуктов и отвезти их отцу в Ленинград.
– Вот видишь! – с упреком сказала я. – Продукты надо было оставить отцу, а не тащить сюда.
– Чепуха, – махнул рукой Анатолий, – я отдал ему больше половины. И потом, почему я не могу поделиться едой с человеком, который мне дороже… дороже всех на свете?.. Было бы ужасно, если бы я не застал тебя… Теперь-то понимаю, что у меня был один шанс из тысячи встретить тебя здесь. Я счастливый…
– А разве Федор Васильевич не сказал тебе, что я работаю и живу в госпитале? – вырвалось у меня. В первый раз в присутствии Анатолия я назвала его отца по имени-отчеству.
– Да, да, – ответил Анатолий, – он говорил. Ты же понимаешь, мой первый вопрос был о тебе, – отец ведь писал, что ты несколько раз заходила к нему. Но в каком госпитале? В каком?! Мой уважаемый родитель всегда пренебрегал подобными мелочами. «В госпитале на Выборгской…» Это все, что он мне смог сообщить. Ха, представляешь? «На деревню дедушке»! Ну, я решил пойти сюда. И, как видишь, не напрасно!
Он притянул меня к себе и поцеловал в лоб.
– Ты хотел меня о чем-то попросить, Толя? – напомнила я, готовая сделать для него все. Все, все на свете!..
– А, ерунда, – сказал Анатолий. – Хотел посоветоваться о тобой. Видишь ли, мы могли бы не расставаться еще некоторое время. Ну, два-три дня. Я мог бы приходить по вечерам к тебе в госпиталь или… Словом, мы могли бы еще побыть вместе.
– Но как? – недоуменно спросила я, тут же стараясь сообразить, разрешили бы ему и в самом деле приходить в госпиталь, когда кончается моя смена, или мы смогли бы встречаться как-то иначе…
– Как? – повторил он. – Да очень просто! Если бы мне удалось заболеть на несколько дней…
– Заболеть? – удивленно переспросила я.
– Ну да, заболеть! Чего тут такого необычного?.. Речь идет о справке, обыкновенной медицинской справке…
– Но ты же… не болен, – пробормотала я.
– Болен – не болен, какая разница! – воскликнул Анатолий. – В конце концов, я три месяца назад перенес воспаление легких, ты это прекрасно знаешь! Любой врач может легко найти у меня эти… ну, как вы, медики, называете?.. Остаточные явления? Хрипы, сипы, плеврит, бронхит… Я подумал, что тебе, работнику госпиталя, ничего не стоит устроить такую справку.
Он говорил все это небрежно, слегка сердясь на мою непонятливость.
«Что он такое говорит?.. Что он такое говорит? – мысленно повторяла я. – Справку… устроить?..»
– Какую справку? От кого? – тихо спросила я.
– Да что с тобой, Вера, ты не понимаешь элементарных вещей! Наплевать – какую и от кого! Лишь бы была подпись – любая закорючка и печать! Бумажка, которая даст нам возможность еще три-четыре дня пробыть вместе! Неужели в этом твоем госпитале не найдется врача, который пошел бы тебе навстречу?
«Любая закорючка и печать… Любая закорючка и печать…» – Тупо твердила я про себя.
– Ну что ты смотришь на меня, как кролик на удава? – на этот раз уже с нескрываемым раздражением сказал Анатолий.
– Толя, ведь сейчас война!
– На войне я, а не ты! – крикнул он. – Нечего учить меня политграмоте!
Мне показалось, что невидимые в полумраке стены комнаты медленно надвигаются на меня. Наконец я взяла себя в руки и проговорила медленно, потому что каждое слово стоило мне огромных усилий:
– Нет, Толя, на войне все мы. И то, что ты придумал, сделать невозможно. Любой наш врач, если бы я обратилась к нему за такой справкой, просто не стал бы со мной разговаривать. Он… просто выгнал бы меня.
– Какое ханжество! – воскликнул Анатолий.
Он вскочил с дивана и стал быстро шагать взад-вперед не комнате. Потом остановился против меня и сказал отчужденно:
– Все понятно. Твой копеечный престиж тебе дороже, чем возможность побыть со мной еще какие- то несчастные три дня. Хорошо! Вспомни об этом, если именно в эти три дня я… меня…
Губы его дрогнули, он отвернулся.
Я бросилась к нему, обхватила его плечи.
– Нет, Толенька, нет!.. Я же люблю тебя. Я готова сделать для тебя все – голодать, холодать, пойти вместо тебя на фронт, если бы это было возможно!.. Но то… то, что ты сказал, этого нельзя делать! Нам будет потом стыдно – и мне и тебе! Ведь блокада скоро будет прорвана и…
– Перестань! – крикнул он, сбрасывая мои руки. – Не повторяй газетные передовицы! Я думал о тебе каждую минуту. Я готов был бы пойти за тебя под пули, на смерть, а ты…
Он умолк, тяжело дыша.
– Хорошо, – сказал Анатолий. – Я скажу тебе всю правду. Рею, до конца. Наш стройбат в ближайшие три-четыре дня переводят. Я узнал об этом случайно. Знаешь куда? На Невский «пятачок»! Ты слышала
