– Хенч признаться, да? – Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.
– Только Хенч не убивал, – сказал я.
– Нет?
– Нет.
– Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.
– Это признание – вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной причине.
Он поднялся, подошел к двери и позвал:
– Тони!
Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил меня взглядом и уселся на стул у стены.
– Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.
Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.
– Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?
– Можете положиться на меня, мистер Палермо, – сказал Тони.
– Был друг для вам, да? Хороший друг, да?
– Да.
– Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?
– Да.
– Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не забыть?
– Не забуду.
– Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?
– Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.
– Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.
Тони ухмыльнулся.
– О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо для этот плохой брат. Вам ясно?
– Да. Ясно.
– О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не платить за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: «Слушай, Хенч, ты делать признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в суд. Я дать адвокат для тебя. Ты говорить: „Какое, к черту, признание? Я был совсем пьяный“ – проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать, и я о тебе заботиться. О'кей?» Хенч говорит: «О'кей» – и делать признание. Этта все.
– А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса осталось нераскрытым, так?
– Si, – он снова улыбнулся. Ослепительная теплая улыбка, завораживающая, как поцелуй смерти.
– Это поможет Хенчу, мистер Палермо, – сказал я. – Но это совсем не поможет мне в поисках убийцы друга.
Он покачал головой и снова посмотрел на часы. Я встал. И Тони тоже. Он не собирался предпринимать ничего такого, но стоять всегда удобней: для быстрой реакции.
– Ребятки, – сказал я, – с вами так хлопотно, потому что вы делаете тайну из ничего. Вы должны произносить пароль, прежде чем откусить кусок хлеба. Если я пойду в управление и перескажу все, что вы мне здесь поведали, мне рассмеются в лицо. И я рассмеюсь вместе с ними.
– Тони не много смеется, – сказал Палермо.
– На свете полно людей, которые не много смеются, мистер Палермо. Вы должны это знать. Вы многих из них отправили туда, где они находятся и сейчас.
– Это мой дело. – Он выразительно пожал плечами.
– Я сдержу свое обещание, – сказал я. – Но в случае, если вы засомневаетесь в этом, не пытайтесь разбираться со мной. Потому что в своем районе я человек достаточно известный, и если вместо этого кое- кто разберется с Тони – это будет как раз по части вашего заведения. Невыгодно.
Палермо рассмеялся.
– Этта хорошо. Тони. Один похороны – по части нашего заведения, а?
Он поднялся с места и протянул мне руку, красивую, сильную, теплую руку.
25
В вестибюле Белфонт-Билдинг в едва освещенном лифте на деревянном стуле неподвижно сидел все тот же реликт с водянистыми глазами, являя собой свою собственную интерпретацию образа пасынка судьбы.
Я зашел в лифт и сказал: «Шестой».
Лифт затрясся и тяжело пополз вверх. Он остановился на шестом, я вышел, а старик высунулся из лифта, сплюнув в урну и сказал ничего не выражающим голосом:
– Что сегодня?
Я стремительно развернулся всем телом, как манекен на вращающейся платформе, и тупо уставился на него.
– На вас сегодня серый костюм, – сказал он.
– Серый, – сказал я. – Да.
– Хорошо смотрится. Синий, что был на вас вчера, мне тоже понравился.
– Продолжайте, – сказал я, – выкладывайте все.
– Вы поднялись на восьмой. Дважды. Во второй раз поздно вечером. Обратно вы спустились с шестого. Вскоре после этого примчались ребята в голубом.
– Кто-нибудь из них сейчас наверху?
Он помотал головой.
– Я ничего не сказал им.
– Почему?
– Почему не сказал? А пошли они к черту. Вы разговаривали со мной вежливо. Чертовски мало людей так ведет себя. Я знаю, что вы не имеете никакого отношения к этому убийству.
– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Глубоко ошибаетесь.
Я вытащил визитку и дал ему. Он выудил из кармана очки в металлической оправе, водрузил на нос и, держа карточку на расстоянии фута от глаз, углубился в чтение. Шевеля губами он медленно прочитал ее, посмотрел на меня поверх очков и вернул мне визитку со словами:
– Пусть она останется у вас. Я могу уронить ее по рассеянности. Должно быть, жизнь у вас очень интересная?
– И да, и нет. Как вас зовут?
– Грэнди. Зовите меня просто Поп. Кто его убил?
– Не знаю. Вы не замечали, кто-нибудь поднимался или спускался на днях – кто-нибудь, кто не вписывается в это окружение, или просто незнакомый вам человек?
– Я мало что замечаю, – сказал он. – Просто мне случилось заметить вас.
– Высокая блондинка или высокий стройный мужчина лет тридцати пяти с бачками?
– Нет.
– А подняться и спуститься можно только вашим лифтом?
Он покивал древней головой.
– Если только не пользоваться пожарной лестницей. Она выходит в переулок, дверь всегда заперта на засов. Но за лифтом есть лестница на второй этаж. А оттуда можно пройти к пожарной лестнице.
Я кивнул.
