спутникам Холмса, – я думаю, что вам будет лучше подождать в зале, пока полиция осмотрит место происшествия.
Но Лейстрейд лишь бросил в ответ:
– Это касается и вас. Если понадобится – я позову. – И кивнул рослому бобби. – Проводите их…
Бац!
Крепко сжатый кулак неизвестного с такой силой врезал Мартышкину в челюсть, что у Сысоя даже вылетели из ушей серные пробки.
Тело стажера отбросило назад, и младший лейтенант башкой открыл дверь на улицу.
Бам-м-м!!!
Распахнувшаяся дверь содрогнулась, стукнувшись о стену.
Над поверженным и потерявшим сознание Сысоем склонились двое.
Один из них, похоже, был близким родственником орангутана и имел на физиономии вертикальный шрам, как от удара саблей. Лицо второго было более интеллигентным и излучало неподдельное изумление.
– Не тот, – вздохнул орангутаноподобный.
– А зачем ты тогда его бил? – осведомился молодой парень с тонкими чертами лица.
– Ну так, блин, Диня… – стушевался бугай, – я думал, некому больше…
– Здесь еще шестьдесят квартир, – нравоучительно произнес интеллигентный. – В каждой в среднем по два-три человека. Итого – минимум сто пятьдесят…
– Это много. – Верзила погладил пудовый кулак.
– Ага, – ехидно заметил его собеседник. – Колотить – не переколотить.
– Диня, дык кто ж знал, блин, – огорчилось лицо со шрамом. – Нормальные люди давно дома сидят.
– А этот – ненормальный. – Быстрые руки ощупали одежду стажера и извлекли на свет божий краснокожее удостоверение. – Гордись, Стоматолог, опять мента положил.
– Я не специально… Диня, ну откуда мне было знать, что он мент?
– Угу… «Герр доктор, в газетах сообщают, что прошлой ночью в городском парке лось напал на еврея…» «Хм-м… Интересно, а как лось понял, что это был еврей?» – съязвил Денис Рыбаков. – Уходить надо. Мусора поодиночке обычно не ходят, только стаями. Придется нашего клиента в следующий раз подловить.
– А с этим что делать? – спросил Стоматолог.
– Пусть лежит, – решил Денис, спрятал удостоверение Мартышкина себе в карман, за ноги втащил тело стажера в парадное, спрыснул недвижимого младшего лейтенанта пахучим ликером «Амаретто» из приготовленной заранее плоской фляжки и поманил верзилу к лифту.
Спустя четыре минуты из соседнего подъезда вышли два человека, один из которых был на две головы выше другого и раза в три шире в плечах, сели в припаркованный неподалеку оранжевый внедорожник «шевроле субурбан» и скрылись в темноте позднего декабрьского вечера.
А еще через четверть часа тело младшего лейтенанта было погружено тремя ругающимися сержантами в «хмелеуборочную», вызванную неизвестным абонентом из телефона-автомата у ближайшей к месту происшествия станции метро.
– А скажи-ка мне, друг Толя, – Ларин обратился к своему коллеге, виновато хлопающему глазами, – какой иностранный язык ты изучал?
– В школе – английский, в техникуме – немецкий, – не понимая, куда клонит Андрей, отозвался Дукалис. – А что?
– А то, – зло заметил Ларин, – что «Rache» это не начало имени Рэчел, как думает этот Лейстрейд. Мне почему-то кажется, что «Rache» это по-немецки «месть». Может, возразишь, Толя?
– Да ты чего, Андрюха? – Дукалис уставился на Ларина. – Думаешь, это я его замочил?
– Я не думаю, а интересуюсь, что у вас произошло.
– Да ничего особенного, – потупился Дукалис, – этот козел побежал в подсобку, хотел через окно удрать… Ну я его и прихватил…
– Рукой – на удушающий захват, а разбитым носом, как фломастером, по стене, – перебил друга Андрей. Потом, заметив, что Толян скромно потупился, закончил: – Ты что, Димы Черкасова начитался? Решил по примеру Рокотова[50] города зачищать и начал с Лондона? «Где махнет рукой, там – улица, где махнет другой – переулочек»?
– Откатать не откатают, а переломать могут, – угрюмо отозвался Ларин. – Какой год на дворе, забыл? Наверняка про отпечатки здесь ничего не слышали, дактилоскопию не изобрели еще… Кстати, кто это орал, что он «нот стьюдент»?
Толян снова опустил голову и виновато похлопал глазами:
– Да я ничего… Ну, захожу в подсобку, говорю этому гаду: «Не беспокойся, бить буду аккуратно, но сильно. Ты понял, студент?» А он в ответ ка-ак заорет! Ну я и…
Ларин только обреченно вздохнул.
Последующий час, пока полицейские осматривали место происшествия, друзья обсуждали негодяйства, учиненные злобным Мориарти. Все единодушно пришли к выводу, что провокация с поездкой на рынок, похищением мисс Глюк, дракой и последующим убийством хозяина заведения была затеяна лидером «девонширских» с одной целью – подставить мистера Холмса и его новых друзей в надежде, что доблестная полиция арестует их по подозрению в совершении серии тяжких преступлений.
Оперативники и сыщик выдвинули правильную версию. Все обстояло примерно так, как они считали. Ошибочен был лишь мотив убийства – лидер «девонширских» заподозрил бедолагу в пособничестве Холмсу и потому немедленно расправился с хозяином заведения во избежание разоблачения. Единственное, что упустил из виду гениальный преступный ум Мориарти, так это наличие другого, не менее гениального ума инспектора Лейстрейда: полицейский так увлекся своей версией о несчастной любви лесбиянок, что у него даже тени сомнения о причастности кого-нибудь другого к убийству не возникло.
«It`s my revenge. Terrible revenge!»[51] – думал убийца, терпеливо ожидая в рыночной толпе, когда же полицейские, наконец, выведут закованных в наручники питерских оперативников…
– Тс-с-с! – Соловец прижал палец к губам и выразительно посмотрел на беспечного Казанову.
– Чего «тс-с-с»? – не понял капитан. – Тут же нет никого…
Оперативники из «убойного» отдела откинули пыльную дерюгу и теперь взирали на успевший окоченеть труп. Ноги у мертвого тела были широко расставлены.
– Тьфу, мать их! – в сердцах сплюнул майор.
– Чью мать? – нахмурился капитан, не любивший, когда при нем вспоминали чьих-либо родственников.
– Пэпээсников, будь они неладны. – Соловец попытался сдвинуть ноги покойнику, но они не поддавались. – Имбецилы… Как мы теперь это поволочем?
– Поставим тело вертикально, возьмемся с двух сторон, – предложил сообразительный и опытный Казанцев, – и топ-топ, переставляя ноги, вперед и с песней… Так даже лучше. Со стороны если смотреть, так он, типа, сам идет. А мы, типа, помогаем гражданину дойти до дома…
– Думаешь? – Майор сдвинул шапку на затылок.
