— Их Сила рождена не на Гебе…
Глаза старого леха начали выкатываться:
— Бей меня Перкунас своими молниями!
— Не поминай всуе, — посоветовал леший. — А то ведь надоест старику, да стрельнет в тебя — костей не соберешь.
Будря с опаской уставился в безоблачное небо, не замечая довольной мины собеседника. Однако лех не собирался сдаваться.
— Слухай, пане, — снова приступил с расспросами царский телохранитель. — А коли не в нашем, то где? На Луне, что ли?
— Почему на Селене? Хотя…
— Яичница! — негромко вскрикнул Стир.
— О, наш артист опамятовел! — обрадовался леший. — Взалкал ужо!
— Слухай, пане, — тем временем вышел из ступора царский телохранитель. — А цо то ты мувил, цо Сила паненок не на Гебе уродзона? То где еще? На Селене?
— Почто на Селене? Хотя…
— Глазунья! — снова забормотал стихотворец. — Огромная-преогромная!
— Пан Стир, иди до нас. Тутай и яичница есть, и окорок, и доброе винко!
— Да нет! — нетерпеливо стукнул копытом о палубу длинноухий. — Я говорю, что яичница там, за бортом!
— Тьфу! — сплюнул в сердцах Будря. — Перечаровал ты, пане леший. Не туда свои молнии кинул!
— Ой, что это?! — не унимался Стир Максимус. — Гигантский глаз!
Вояке и козлорогому надоело это представление. Они живо поднялись и, нетрезво пошатываясь, направились к бредившему ослу с недвусмысленными намерениями унять его силой. Но едва подошли к борту, как весь их хмель словно рукой сняло.
Потому как из темной бездны на них пялилось… исполинское ОКО.
Оно и впрямь напоминало колоссальную яичницу-глазунью. С той лишь разницей, что желток не застыл в пропеченном белке, а медленно вращался по окружности.
— Цо то есть? — выдавил из себя помертвевший Будря.
— Не знаю, — также шепотом ответствовал леший. — Как бы не кракен-батюшка.
— Кр-кр-крак-кен? — заволновался Стир.
— Не каркай, будто ты не осел, а ворона! Нужно будить малышню. Без нее, коли что, не управимся.
На шум выскочил капитан.
— Что стряслось? — протирая заспанные глаза, поинтересовался он. — И что ваша животина делает на палубе?
— Пасусь! — вызывающе ответил поэт, повергнув моряка в священный ужас.
— Ты вот чего, паря! — хлопнул капитана пару-тройку раз по щекам козлорогий. — Не время щас на говорящих ослов пялиться. И не такое на белом свете бывает. Глянь-кась вон туды.
Ткнул пальцем в море за бортом. Капитан посмотрел… И кулем осел на палубу, потеряв сознание.
Рядышком за компанию прилег обеспамятовавший от потрясений Стир.
— Что морской волк, что осел длинноухий — все едино! — покачал головой лесной князь.
— Как, дева-воин, — обратился он к появившейся на палубе Орландине, — не желаешь ли и ты к ним присуседиться?
Амазонка нахмурилась. Этот косматый толстяк не переставал вызывать у нее глухое раздражение.
— Может мне кто-нибудь внятно объяснить, что здесь происходит?
— Пан Борута мувит, цо то може быть кракен, — поведал о грозящей напасти Будря.
Орландина перегнулась через борт.
— Хм, вполне возможно.
— Кракены об эту пору года обычно спокойные, — раздался у нее за плечом звонкий мальчишеский голос.
— Да и вообще на людей они редко нападают, — поддержала Кара всезнайка Орланда.
— Так, вижу все в сборе, — констатировала прознатчица, обозрев столпившихся у борта путешественников.
Стир с капитаном, уже пришедшие в себя, стояли чуть поодаль от других.
— У твоего рулевого нервы крепкие? — на всякий случай поинтересовался у моряка поэт.
— Как канаты! — гордо выпятил грудь хозяин корабля. — Я людей под себя подбираю.
— Ну-ну…
Тем временем рядышком с первым глазищем появилось и второе, такое же громадное. Желтки- зрачки вращались с немыслимой скоростью.
Холодные пальцы ужаса сжали сердца людей, находящихся на борту «Октавии». Все почувствовали приближение чего-то чуждого и непостижимого.
Орланда, упав на колени, воздела к темному ночному небу, усыпанному яркими звездами, руки с зажатым в них распятием.
Сестра посмотрела на нее с плохо скрываемой завистью. В эту минуту амазонка тоже страстно захотела иметь в душе хоть каплю искренней, не замутненной ничем посторонним веры.
— Проси, проси своего бога лучше! — громко прокричала она.
И тут гигантские очи стали медленно подниматься к небу.
По морю пошла огромная волна, едва не перевернувшая корабль. «Октавия» бортом зачерпнула воды и жалобно застонала, как раненый зверь.
Из морской пучины выдвинулся живой «утес» с двумя круглыми совиными глазами и крючковатым, хищным, грозно щелкающим клювом.
— Страсти-мордасти! — привычно почесал затылок леший. — Таки кракен и есть! Ну, робяты, тут, кажись, и конец нашему пути!
Пощелкав перстами, козлорогий сотворил из ничего огненный шар размером с человеческую голову.
— Нет!! — предупреждающе вскричал Кар, но было поздно.
Пару мгновений пожонглировав шаром, перебрасывая его из одной руки в другую, лесной князь размахнулся и запустил пылающий снаряд в морское чудище.
Долетев до кракена, сгусток огня рассыпался на десяток шариков поменьше и осветил монстра, ослепив его. Несколько искр угодили обитателю глубин прямо в глаза, остальные с шипением вонзились в фиолетовую студенистую плоть.
Кракен дернулся, вновь подняв гигантскую волну, а затем… заревел.
Этот вопль не походил ни на что, слышанное доселе людьми, сгрудившимися на палубе «Октавии». В нем слились вой ветра и рев проснувшегося вулкана, плеск низвергающегося водопада и шум катящихся по горному склону камней, мольба о помощи и скрежет проклятий.
— Вот глотка луженая! — восхитился лесной князь. — А ну-ка, други, заткните пальцами уши и откройте рты!
Когда его приказ был исполнен, толстяк разразился ответной трелью. Да такой заливистой, что на грот-мачте пузырем надулся и с треском лопнул парус.
Зверь морской от неожиданности притих.
— То-то же! — наставительно воздел перст указующий куявец. — Знай наших! Зря меня, что ль, Соловьем-разбойником дома кличут?! Еще огоньку? — Он задорно принялся лепить новый шар.
— Погоди! — повис у него на руке тартесский царь. — Дай я попробую! Побереги силы для свиты!
— Какой еще свиты? — не поняла Орландина.
