— Нет, пожалуй, чучело из тебя не выйдет. Слишком тупая рожа для обезьяны. Может, продать тебя в термы? Твоя задница правда тощевата, но для второразрядных клиентов сойдет. Для всяких развратных ахайцев, у которых не хватит денег на свеженького мальчика…
Гавейн молчал, лишь выпученными глазами и жалким видом демонстрируя, что такая перспектива его никоим образом не устраивает.
— Послушай, — вдруг спросил проконсул Сераписский. — А может? я идиот? Может? я чего-то не понял? Может? это ты — хороший и ловкий слуга нашего общего господина, а я — никчемный болван?
Проштрафившийся воин предпочел промолчать.
— Итак, давай по порядку. Вы двое были отправлены к нашим друзьям в Дельфы, чтобы доставить… известному лицу шкатулку и письмо, кое-что передать на словах и помочь ему разобраться с делами. На все про все вам хватило бы недели-двух. Я прав?
Гавейн мысленно попрощался с жизнью.
Когда Ланселат начинал говорить с провинившимся вот так, обстоятельно и спокойно, с этой своей легкой улыбкой, то пиши пропало…
— Вместо этого…
Трибун вытащил из стола коробочку с лаковым рисунком, распахнул ее, вынул свернутую из бурых листьев палочку, понюхал и, саркастически хмыкнув, положил ее обратно.
«Сигарилла из Аунакского королевства, две сестерции штука», — механически отметил несчастный рыцарь Круга Стоячих Камней.
— Вместо этого вы вляпываетесь в какую-то дикую историю, теряете вверенный вам груз, деньги, творите Хонсу знает что, твой приятель куда-то пропадает, и в итоге ты вызываешь меня способом, какой можно применять лишь в крайнем случае, и несешь полную околесицу…
Гавейну просто нечего было возразить.
Все было именно так.
И то, что им так и не удалось в назначенный день погрузиться на корабль (а все его проклятая жадность), и идиотская драка в портовой гостинице, и зарубленный стражник, и всякие штучки
— Я бросаю Серапис, вверенный мне Арторием… и августом, конечно, — поправился он, — и лечу к тебе. Кстати, почти полдня болтался в небе на спине создания, которое предпочел бы не видеть еще тысячу лет.
Гавейн вздрогнул.
Ланселат и впрямь примчался сюда, в окрестности Брундизия, на ездовом драконе — сыне той самой твари, которую они видели в Тартессе, правда мельче размером.
— А ты мне толком не можешь объяснить, какого Плутона вы сорвали сверхважное задание?! Между прочим, полет на драконе — не самое приятное путешествие!
(Тут Гавейн был полностью согласен с шефом.)
— Вот что, не стану я тебя продавать в термы. Жалко… бедных клиентов. Верну-ка я тебя Мечехвостам. Надо думать, там про тебя не забыли.
Проконсул хищно прищурился.
— Дароносица, — начал он загибать пальцы, — два креста с камешками (а камешки-то были отборные!), да еще подрезанный служка храма. Помнится, Мечехвосты имеют от августа привилегию суда по преступлениям своих против ордена? Я прав? Напомни, ты ведь там три года ошивался…
Мир покачнулся перед очами незадачливого порученца Ланселата.
Он пришел в себя, лишь обнаружив, что целует запыленные сапоги своего начальника, бормоча что-то вроде: «Нет, нет, только не это… Искуплю… Жизнью клянусь…».
Покачав головой, трибун брезгливо высвободился из объятий подчиненного, повернулся и направился к двери.
— Постойте, господин, не губите! — кинулся на карачках Гавейн следом за Ланселатом.
— Ну, чего тебе? — насмешливо передернул тот плечами.
— Я думаю, неспроста это все было! Кто-то против нас все это подстроил! И еще этот осел…
— Какой еще осел? — отмахнулся полководец. — При чем тут вообще осел?
— На том корабле, на который мы не сели по моей оплошности, был осел! Осел! Я понял — это был
Рыцарь выкрикивал слова, будто в горячке.
— Он нас выследил!
Сейчас с Гавейном произошло то, что хорошо когда-то поняли авторы пословицы: «Один дурак может сказать такое, что сотня мудрецов не разберет».
Его отчаянная попытка оправдаться, заставившая парня импровизировать и выдумывать оправдания прямо на месте, неожиданно попала в точку.
— Ты рехнулся, братец ты мой? — Теперь Ланселат откровенно рассмеялся. — Какие еще могут быть ослы, кроме вас двоих?
— Выслушайте меня, командор, прошу… Значит, так, — волнуясь, начал он повествование. — Когда два месяца назад мы с этим пед… ну, с Перси, по велению святого отца нашего прибыли в Тартесс…
— Хорошо, пока ты прощен, — молвил Ланселат, когда Гавейн умолк. — Пока, — добавил многозначительно. — А сейчас иди, вызволяй своего напарника. Он находится во «Льве и кастрюле». Тоже хорош, красавчик. Нашел время по лупанариям прятаться! От Мерланиуса и на том свете не укроешься!
Гавейн судорожно сглотнул.
И когда это трибун, прибывший в Брундизий всего два часа назад, успел отыскать Парсифаля? И как тот оказался в лупанарии? Вот же сучара! Хоть все лети в тартарары, а у него одно на уме.
— И очень тебя прошу. — Проконсул Сераписский достал из ящичка сигариллу и с блаженной улыбкой стал ее нюхать. — Не болтай о том, о чем говорил со мной. Как оправдаться перед понтификом за про вал — это моя забота. Думаю, время, чтобы все исправить,
Оставшись в одиночестве, трибун погрузился в тяжелые раздумья.
Ланселат уже давно начинал сомневаться в том, что Арторий поступил правильно, вняв советам Мерланиуса.
Слов нет, наместник Британии умен, а его затеи всегда заканчивались успехом. Но он почему-то считал себя абсолютно неуязвимым и любил играть с судьбой в опасные игры. Ланселат же полагал, что самое главное в их деле — вовремя остановиться.
Если бы правитель спросил совета у него, то он уже давно бы настоятельно просил сделать перерыв в той гонке, которая шла уже скоро пятый год. Может, нужно затаиться и всего-то подождать, когда дряхлый август покинет этот мир?
И вот теперь свежеиспеченный правитель Сераписа с тщательно подавляемым испугом спрашивал себя вслух: а могут ли они остановиться? Точнее, позволит ли им это Мерланиус.
Впрочем, ответ напрашивался сам собой.
К счастью для Гавейна, он не слышал этих панических мыслей вслух своего отца и командора, бодрым шагом направляясь к лупанарию «Лев и кастрюля».
О-о, у рыцаря были на сей счет далеко идущие планы!
Ночь, вернее предутренний час, когда над землей еще царит темнота, но звезды уже начинают гаснуть в бледнеющем небе, выдалась у Мерланиуса беспокойной.
Он стоял в холодном мрачном подземелье, сжимая свой посох. Тот светился и сиял, бросая неяркие отблески на алтарь.
Владыка Стоячих Камней вытянул руку, и мертвенный отблеск пробежал по чешуйчатой коже застывшего на каменном полу гигантского существа.
