чувство было у нее сейчас — сердце стучало, все как-то изменилось и стало незнакомым и, клянусь предками, живым.
— Меня зовут Джонс, — сказала она. — Альтаир Джонс. Это моя лодка. — И когда он никак на это не отреагировал, добавила: — Я решила, что ты можешь стать моим любовником.
Он прищурился, настороженно посмотрел на нее и начал отодвигаться назад, пока не уперся спиной в противоположный борт лодки. На протяжении целого удара сердца Альтаир была озадачена; при следующем показалась себе глупой; после третьего уже точно знала, что она глупая. Мужчина имел право сказать «нет». Она еще никогда не слышала, чтобы хоть один сделал это, разве только… ну, если он желал мужчину. Что было бы печально. Он был очень красивым. Возможно, слишком красивым. Она с сожалением разглядывала его.
— Ну, да, ты ничего не должен, — ворчливо сказала она и вытащила из укрытия еще одни брюки побольше, потом пуловер (у нее было три, все вдвое больше ее размера), и бросила ему то и другое. — Попробуй вот это.
Он заморгал и оставил одежду лежать на досках.
— Ты так и будешь валяться в воде на днище, черт возьми?
Он собрал вещи, но больше не сделал никакого движения. Его лицо блестело белизной в неторопливом рассвете. Светлые волосы высохли и завились. Еще один корабль проснулся к жизни стуком мотора — рыбацкая шхуна, которая, проплывая мимо, гнала волны; и эти волны плескались у опор и лизали их.
— Ты немой?
Он помотал головой. Нет.
Она присела на корточки, порылась и достала маленький сверток, который положила рядом с укрытием; открыла кувшин и развернула сверток с куском хлеба и сыром. Протянула ему и то, и другое. Он снова покачал головой.
Идиотка! Действовать так опрометчиво! Его ударили по голове; он наглотался воды. А ты сразу предлагаешь ему стать твоим любовником. С его-то пробитым черепом! Чертовски глупо, Джонс. Попытайся использовать твой крошечный мозг. Вероятно, он принял тебя за сумасшедшую.
— Эй, тебе плохо, да? Кивок.
— Голова болит? Кивок.
— У тебя нет голоса?
— Что я тут делаю?
Никакого тебе «Чеятуделаю». Так ясно и отчетливо, как только мог выговорить язык; спокойный, безупречный голос, который заставил Альтаир застыть с протянутой рукой.
Подобный акцент она слышала только издали, звук важного голоса, который доносился с высоты моста, изнутри здания или с другой стороны зарешеченной двери.
— Я выловила тебя из канала; вот что случилось. У тебя шишка на голове и ты наглотался воды. Она разъест твои кишки. — Она приблизилась к нему и присела, протягивая бутылку и упираясь пятками в доски, чтобы удержаться в качающейся лодке. — Выпей. Виски — самое лучшее лекарство, которое я знаю. Бери!
Он взял бутылку и отпил глоток, скорчив гримасу. Он осторожно пил и корчил гримасы, один раз, второй, потом вернул Альтаир бутылку и вытер выступившие на глазах слезы.
— Надень что-нибудь, — сказала она. — Или хочешь, чтобы на тебя таращились люди? Я должна думать о своей репутации.
Он опять прищурился. Может быть, подумала Альтаир, его разум помутился от удара по голове. Она жестом дала понять, чтобы он пошевеливался, и в порыве раскаяния за ошибку, которую сделала, сказала:
— Эй, я сейчас приготовлю чай — с сахаром! Это тебя согреет!
Сахар был очень дорог. Она была готова откусить себе язык за эту мысль, которая стала венцом всему. Любовник — это одно; а сахар стоил денег. У нее был небольшой запас, который она месяцами хранила на черный день. А теперь вдруг решила, что этот мужчина и был тем самым черным днем, и сахар, возможно, как раз то, что нужно, чтобы помочь его желудку и влить в него немножко жизни.
Она отыскала спички и масляную печку, старую металлическую масленку с дном от лампы, установила все на рейках упаковочного ящика, вскипятила воду в одном из своих двух металлических котелков, всыпала туда чай; а потом (с некоторой дрожью) драгоценный сахар. Она не удержалась и отпила глоток сама, и только потом подошла к пассажиру.
— Вот. Не пролей!
Он натянул широкие брюки до колен, и опасно закачался, пытаясь подняться на колени. В конце концов он натянул сверху похожий на мешок пуловер — его широкие плечи и длинные руки едва вошли в него. Потом вдруг снова опустился на голые доски и несколько мгновений качался синхронно с лодкой. Но он все-таки взял чашку и начал пить осторожными глотками; теперь уже в полном свете рассвета. Он был очень бледен, с утренней щетиной на красивом лице, и у него была вздувшаяся ссадина на губе, должно быть, от удара. Он пил, а Альтаир сидела, держа руки под пуловером, на теплой коже, и размышляла, размышляла.
Он был сыном богатого человека!
И были люди, которые хотели его убить и, возможно, очень недружелюбно отреагируют на ее вмешательство. Может быть, это всего лишь какие-нибудь драчуны, с которыми не будет проблем; случайная встреча и уличное ограбление, потом ограбленного быстро сбрасывают в канал. Такое тут было не в новинку, а драчуны и им подобные всегда защищены своей многочисленностью и безликостью — пока не встают поперек дороги какому-нибудь канальщику.
Но следовало рассмотреть и другие возможности. Например, у него личные враги. Или здесь какая- то проблема Верхнего города, проблема, которая может смести Альтаир Джонс и ее маленькую лодку, как разлив Дета, и тогда ее кости окажутся в коллекции костей на дне бухты. Проблема богатого человека.
Да уж, любовник, в самом деле. Именно поэтому он чувствовал к ней отвращение. Он просто слишком высоко для нее стоял, вот и все, и ничего больше. Вероятно, он никогда в жизни даже не думал о том, чтобы делить ложе с крысой канала. От них ведь можно нахвататься насекомых. При этой мысли она нахмурилась и подумала, что не должна воспринимать эту уклончивость как личное оскорбление. Ей семнадцать, а он первый мужчина, которого она спросила об этом. Просто она с самого начала слишком высоко хватила, вот и все. Женщина всегда имеет право попробовать. И он был товаром. То, что она тут разглядывает — это деньги, клянусь предками; она держит в руках самое дорогое, что может принести вода, что она когда-либо вылавливала из Дета. И, возможно — она с любопытством осмотрела эту красивую потерянную фигуру, которая попивала ее чай и была такой неуместной на голых ветхих досках ее лодки — возможно, именно он позаботился о том, чтобы она опустилась на дно, может быть, еще в те минуты, когда был в безопасности среди себе подобных. Хорошая внешность не обязательно означает хорошие намерения. Или великодушие. Красивое лицо и озабоченное выражение на нем, возможно, только скрывали тот факт, что он был прожженным мерзавцем.
Проклятье. Вероятно, он вообще не знал цены сахара. Вероятно, у него каждый день были горы сахара.
Придется по возможности выяснить, чего он стоил и где именно. Он был неустойчив на ногах, но не так слаб, чтобы она могла легкомысленно с ним обходиться. В самом деле, он становится все более уверенным в движениях, и это побудило Альтаир снова подумать о крюке и ноже под кучей лохмотьев, и о лодочном багре и шесте, которыми она умела размахивать куда ловчее, чем какая-нибудь сухопутная крыса могла вообразить. И у нее есть еще пакетик с «синим ангелом», который она использовала против лихорадки; но если высыпать кому-нибудь в чай весь пакетик, то он после этого будет уже не в состоянии протестовать, когда его перевалят через борт, и еще меньше способен плавать.
Нет, не потому что она должна это сделать. Если вдруг он чего-то стоит, это могло означать, что она будет награждена его врагами, и, небо свидетель, этого она не желает!
Нет, она не желает иметь никакого дела и с проклятыми Мегари, чье ремесло имело отношение к исчезновениям живых людей, которых они продавали на отплывающие вверх по реке корабли работорговцев. Это ремесло процветало. Закон об этом знал. Каждый канальщик знал об этом. Но она не
