— Да.
— Он был ранен мечом?
— Я думаю, что да.
Старик что-то бормотал себе под нос, а затем надавил на рану. Петр вскрикнул.
— Пока хорошего мало, — сказал старик, но Саша мог бы и сам сказать то же самое. Ууламетс намочил маслом кусочек мха и положил его на оставшуюся присохшую часть повязки, затем встал и еще раз наполнил чашку.
Он выпил медленно, глоток за глотком, пока доставал то один, то другой предмет из шкафа.
Саша в этот момент не осмеливался произнести ни слова, а лишь продолжал придерживать почти бесчувственную руку Петра, шмыгал простуженным носом и временами подрагивал, несмотря на тепло от очага и несмотря на обещания старика сделать все как следует.
Дела были плохи, он уже понял это, когда Ууламетс подошел к ним вновь, чтобы снять остатки повязки. Мальчик хотел даже закрыть глаза, но не мог, помня о том, что обещал Петру проследить за его леченьем.
7
А затем была лишь ужасающая боль, разорвавшая на куски его сознание. Он так и не понял, каким чудом оказался в лесу, заблудившись в самой его чаще, где, обессилевший, упал в окружении бесчисленных леших и бесов. Многие из них почему-то имели лица его давних друзей или знакомых, некоторые были с лошадиными головами, а у других были головы черных и белых кошек.
Но вот он вновь оказался в мрачной лачуге, около горящего очага, а над ним пел какую-то заунывную песню все тот же ужасный старик. Казалось, что он пел не для него, а потому лишь, что сидел рядом с ним, наклоняясь вперед и выпуская прямо ему в лицо дым из костяной трубки.
Петр закашлялся. Он с ужасом вглядывался в этот словно бы рисованный призрак, освещенный отблесками огня, и как будто в продолжение своих ночных кошмаров он увидел тут же, рядом с собой, лицо Саши Мисарова, плавающее в облаках дыма. Освещенное огнем, оно одним своим присутствием напоминало о злорадстве всего происходящего, в то время как звуки пения, подобно колоколу, гудели в его ушах, а едкий дым раздирал его горло.
Он снова закашлялся. Тогда пение неожиданно прекратилось.
— Укрой его, чтобы он был в тепле, — сказал старик. Он забрал свою трубку, вместе с которой исчез и раздражавший Петра отвратительный дым. Сам же старик превратился в огромную тень, растворяющуюся где-то вверху, среди беспорядочных потолочных балок.
Саша склонился над Петром. Весь его облик, странным образом искаженный, навевал что-то зловещее. И едва Петр смог пошевелиться и чуть-чуть вздохнуть, как Саша подтянул на нем одеяло до самого подбородка и расправил его со всех сторон. Теперь Петр был бессилен, чтобы хоть как-то противодействовать тому, что бы ни делали с ним Саша или старик.
— Лежи и не двигайся, — сказал мальчик, и его слова отдались в ушах неприятным гулом. — Лежи тихо. Теперь все будет хорошо. Самое страшное позади, и сейчас ты можешь поспать.
Он никак не мог вспомнить, о чем говорил мальчик. Слова, произнесенные им, звучали угрожающе и пугали Петра. Он наблюдал, как по потолку метались причудливые тени, напоминающие кошек, мчащихся по потолочным балкам. Эти странные созданья постоянно меняли свои причудливые формы, то замирали на какое-то мгновенье, сливались, разлетались в стороны и исчезали, чтобы появиться вновь.
— Я все время буду рядом, — сказал Саша.
— Хорошо, — ответил Петр, едва шевеля губами. Он все еще не был уверен, что может доверять Саше, или по крайней мере, этому видению, которое имело с ним сходство. Виденье было таким призрачным и хрупким, что Петр невольно вспомнил о том, что его друзья частенько проделывали над ним злые шутки. Сейчас он не мог лишь припомнить, когда и сколько их было. Но он был почти уверен, что теперешнее его состояние и место, где он сейчас находился, были результатом одной из них.
— Этот старик — колдун, — шептал, тем временем, Саша, в очередной раз подтягивая одеяло ему на подбородок. — Я знаю, ты не веришь в колдунов, но этот самый-самый настоящий. Он говорит, что ты мог бы умереть, если бы не добрался до этого дома. А еще он сказал, что ты должен лежать очень тихо и не пытаться вставать, если даже и почувствуешь небольшое улучшение.
Петр не был уверен, что ощущает себя хоть на чуточку лучше. В голове у него стучало и звенело, возможно, от дыма, а, может быть, от странного пения, а его бок был так крепко перевязан, что казался полностью онемевшим. Но в этот момент он услышал, как Саша сказал:
— Я собираюсь поспать, прямо здесь, рядом с тобой, и никуда не исчезну.
Дневной свет ворвался в окружавший их ночной хаос, разрушая его. Это был привычный дневной свет, в лучах которого беспорядочно плясали пылинки, и Саша наслаждался, лежа в приятном тепле, и думал о том, что его теперешние ощущения могли бы поспорить с теми, которые он имел в своей комнате в «Петушке», хотя этот странный убогий дом перевозчика явно отличался от трактира. Он наблюдал, лежа под одеялом, как Ууламетс с треском и грохотом открывает одну за другой ставни на окнах и в комнате становится светлее и светлее. В таком тепле выздоровел даже Сашин нос, а горло побаливало лишь чуть- чуть, несмотря на столько дней, проведенных на холоде.
И рядом с ним был Петр, который изредка шевелился под стеганым одеялом, натянутым на голову. Все это не могло не радовать Сашу. В течение ночи он просыпался время от времени, чтобы убедиться, что Петр жив и чувствует себя хорошо. И всякий раз, когда его вновь клонило в сон, ему чудились всякие ужасы, от которых он даже боялся засыпать. Но теперь, когда он видел, что Петр проснулся настолько, что смог укрыть себя от проникающего в дом дневного света, ему захотелось еще немного поспать и, отгородившись от солнечных лучей, испытать настоящий отдых.
Но если в этот самый момент ставни открывала бы тетка Иленка, она бы тут же схватила метлу и немедленно подступила бы к мальчику, все еще потягивающемуся в постели, независимо от того, как тяжело было тому подниматься сегодняшним утром. Но у него не было никакого желания портить отношения со стариком. Поэтому он встал и, пригладив рукой волосы, с почтительным поклоном подошел к Ууламетсу.
— Могу ли я чем-нибудь помочь, господин?
— Бери ведро, — сказал старик, — и отправляйся на речку. Тебе следует наполнить вот этот бочонок. Когда будешь черпать воду, соображай, не захватывай песок.
— Хорошо, господин, — сказал Саша, накинул свой пропитанный кровью грязный кафтан, висевший на деревянном колышке рядом с дверью, схватил ведро и выскочил за порог.
Ему пришлось несколько раз подняться по узкой дорожке, ведущей от реки к дому, каждый раз проходя под аркой из переплетенных ветвей безжизненных деревьев. Ясное солнечное утро отчетливо высветило контуры всего окружающего, и хотя в воздухе попахивало морозом, к полудню должно было быть настоящее тепло: это предвещал яркий солнечный свет над широкой окаймленной деревьями рекой, которая вела к великому златоглавому Киеву.
Саша тут же подумал о том, что однажды, когда их долги Ууламетсу будут так или иначе выплачены, он наконец-то сможет выполнить свое заветное желание: путешествие вниз по реке. А там их ждет Киев. Он старался не думать сейчас о своем долговом соглашении, заранее зная, что Петр будет очень зол на него, когда догадается, что он вступил со стариком в торговую сделку, в которой сам оказался предметом торга. Это был в высшей степени бессрочный и очень неопределенный договор, по которому Саша обязывался оказывать всяческую помощь старику, но сам старик при этом так и не сказал, сколь долго это будет продолжаться и в какой форме будет выражаться оказываемая помощь…
Он пытался мысленно разговаривать с самим собой и с Петром, отчетливо представляя себе, что Петр несомненно будет возражать против такого соглашения, если даже и учесть, что сделка была мерой платы за его собственную жизнь. Петр все равно будет настаивать на разрыве и попытается убедить его в том, что при этом ничего страшного не случится, поскольку и сам Ууламетс, на его взгляд, такой же насквозь фальшивый колдун, как и те, которых можно было встретить в Воджводе…
