освещенное огнем, покрывали капельки пота.
— Мы не потеряем ее, — сказал тот. — Я знаю где она.
— Так куда же она делась? — Любой человек становился не в меру подозрительным, когда начинал иметь дело с колдунами, лешими и тому подобной нечистью, и поэтому, неожиданно увидев сашино лицо, увидев явные следы тех напряжений, которые тот испытывал, он почувствовал, что вокруг них происходило гораздо большее неистовство темных сил, чем было доступно заметить человеку, не посвященному в тайны колдовства. — Саша, что здесь происходит, черт возьми? Что ты делаешь?
— Помогаю ей.
Петр был обескуражен. Он мог поверить в любые возможности, но меньше всего в вероятность тайного соглашения между Сашей и Ивешкой.
— Идем, — сказал Саша, забрасывая на плечи свою поклажу.
— Но куда? Куда она отправилась?
— На поиски отца. И она очень торопилась. Ведь она знает где он находится, точно так же как ОНО знает, где находимся мы, и это, уверяю тебя, совсем рядом. И она не хотела, чтобы мы задерживали ее.
— Не хотела, чтобы мы… — Ему было недостаточно ясно, что все что произошло с самого начала ужина, включая и его раздражение и боль в руке, было работой двух колдунов, каждый из которых имел власть над какой-то его частью, и каждый из которых несомненно стремился навязать ему свою волю. — Бог мой! Так что же ты делал со мной?
— Все, что было в моих силах, — сказал Саша хриплым голосом, поднимаясь и глядя ему прямо в лицо без тени лукавства, освещаемый отблесками костра, искажавшими его черты, отчего его собственное лицо казалось намного старше, выглядело изможденным и осунувшимся, особенно когда свет падал на следы пота на его висках. — Я освободил ее от твоего влияния, если хочешь знать. Ты мешал ей сконцентрировать свое внимание.
— Но что ты все-таки сделал? Чего ты добивался своими желаниями, черт возьми?
— Чтобы вы не очень-то увлекались друг другом, — сказал Саша. — Она очень напугана. Я сказал ей, чтобы она отправлялась немедленно туда и шла пока сможет идти, а мы будем следовать за ней: я думаю, что в конце концов она прекратит обманывать и нас и себя. Ведь она прекрасно знает каковы ее альтернативы для создавшегося положения.
Они шли по пути, направление которого — подумать только! — он мог чувствовать всем своим существом, словно две нити, протянувшиеся между ним и внешним миром: одна, уходящая далеко вниз по течению ручья, смертоносная, связанная с болью в руке, а другая, направленная вверх по течению, обольстительно опасная, связанная с болью в его сердце…
— Но как ты посмел сделать нечто подобное? — воскликнул с негодованием Петр, уворачиваясь от веток, которые Саша раздвигал в стороны при движении, и спотыкаясь о корни и кусты, попадавшие под ноги. Он припомнил, что ошибки, присущие еще не оформившимся сашиным способностям к колдовству, сгребали в одну кучу все, в чем ни один взрослый мужчина не хотел бы довериться ни пятнадцатилетнему мальчику, ни шестнадцатилетней девочке… особенно если это были Саша и Ивешка. — Ты не можешь знать, о чем я думаю! Ты не можешь вытаскивать наружу мысли и чувства, хранящиеся в моей собственной памяти!
— А я и не делаю этого, — сказал Саша. — Я не собираюсь читать твои мысли, я всего лишь выставляю свои желания ко всему, что окружает меня. Вот и все. А окружающее меняется так, как оно должно меняться.
— Проклятье!
— Я знаю это. Я знаю, что ты злишься на меня. Но я не обращаю на это внимания до тех пор, пока это помогает удержать тебя от очередной глупости. Я очень сожалею, Петр.
— О чем? — сказал он, глядя в сашину спину, и оттолкнул наклоненную в его сторону ветку… Втянутый в эту бесконечную путаницу хитросплетений колдовства, он, взрослый человек, метался словно в бреду между двумя детьми, будто его собственные сокровенные чувства абсолютно ничего не значили. — О чем ты сожалеешь?
Но мальчик лишь пытался сохранить ему жизнь. Вполне очевидно, что он хорошо знал, что делал, когда объединялся с Ивешкой во всем, что бы ни происходило, что должно было заставить его пересмотреть сложившееся мнение о ней.
— Боже мой, — воскликнул Петр, — скажи мне, есть ли хоть кто-нибудь, кто никогда не врет!
— Я не вру, — коротко бросил Саша через плечо, из переплетенной ветками темноты. — Ты знаешь, что я не вру, Петр Ильич.
22
Тяжелый переход с утра до самого вечера и новое путешествие в середине ночи утомили их, городских жителей, и без Ивешки в роли лесного проводника им не удалось бы далеко уйти…
— Черт возьми, разве ты не мог бы провести нас через этот лес с помощью какого-нибудь волшебства? — воскликнул Петр, которого до сих пор не оставляло чувство преследовавшей их опасности: Саша шел прямо к кусту боярышника, и это направление резко отличалось от того, в котором следовала Ивешка. Петр был уверен, что она была достаточно реальной, чтобы он смог заметить ее.
— У меня на уме кое-что другое, — сказал Саша.
— Но ведь так мы можем потерять ее! — запротестовал Петр.
— Нет, не должны, — сказал Саша своим раздражавшим Петра недавно приобретенным загадочным тоном. Но, тем не менее, они часто плутали обходя густые заросли. Переплетенные ветки заставляли их часто отходить назад, били по боками и утыкались в лицо, и в результате они значительно отклонились от того направления, которое, как считал Петр, было правильным. Петр все время чувствовал боль в руке, его ноги были стерты до кровавых мозолей, на лбу горела царапина от большой ветки, а внутри он чувствовал тошноту.
Но хуже всего было то, что он неожиданно потерял чувство преследовавшей их опасности и не с полной уверенностью мог сказать, где именно в данный момент находится Ивешка. Видимо ее расстроенное сознание запутывало и его, заставляя всякий раз оступаться и задевать за ветки, в результате чего он только еще больше раздражался и становился более неуверенным в себе.
— Оно исчезло, — пробормотал он в сашину спину, когда они продолжали упорно продираться сквозь чащу, — оно перестало действовать… Саша, ты все еще чувствуешь что-нибудь сзади нас?
— Я потерял эти ощущения, — сказал Саша. — И мне это очень не нравится.
— Не нравится! Не нравится… Боже мой, но кто же поможет нам идти быстрее.
— Я делаю все, что в моих силах.
— Может быть, оно обманывало нас все время? А может быть, это делала она?
Сомненья пришли к нему неожиданно, но, как всегда, с опозданием. Он не имел представления, каков был, на самом деле, источник преследовавших их ощущений…
Но хотел знать.
— Ради Бога, в следующий раз пожелай, чтобы я смог узнать, что это именно ты заставляешь меня думать о чем-то. Как ты думаешь, удастся это тебе?
— Успокойся, я не делаю сейчас ничего подобного, — сказал Саша.
— А как я могу убедиться в этом?
— Просто поверь мне… И прекрати ругать меня!
Мальчик, которому он пытался выговорить свои обиды, казалось, никогда не имел собственных глубоких чувств, или их похитила у него Ивешка, если только Петр понял что-то в происходившем вокруг него. Он был смущен и признавал себя дураком в своих самых сокровенных мыслях, и ненавидел их обоих, кроме тех моментов, когда хотел близости с ней всем своим сердцем, или тех, когда он предполагал, что намерения, которые побуждали ее к действию на самом деле, принадлежали Саше, и, следовательно, все ее действия были абсолютно добропорядочными, такими же безопасными, как и у Саши, который был готов
