опасения направлении. Он услышал хлопанье крыльев: что-то внезапно пролетело над ними, задевая его лицо. Недалеко от них на низкой ветке уселся ворон: темным пятном выделяясь в темном сумраке леса…
Среди деревьев, прямо перед ними, появилась движущаяся белая фигура, рядом с которой был виден едва различимый серый силуэт.
— Учитель Ууламетс? — окликнул Саша из-за спины Петра.
— Кто велел вам оставлять лодку? — проворчала серая тень, приближалась к ним и размахивая рукой. — Проклятые дураки!
— Слова и голос явно принадлежат ему, — пробормотал Петр.
— Папа, — проговорила белая фигура голосом Ивешки. Она на мгновенье приостановилась, хватая Ууламетса за рукав и стараясь удержать его. — Не верь ему! Не верь ничему, что услышишь от них…
— Она лжет, — сказал Саша. Если бы здесь прямо сейчас все окружающее наполнилось бы волей колдовских желаний, Петр все равно не чувствовал бы ничего, кроме Ивешки, которая появилась из пространства сзади него, словно рванувшийся вперед хищник, словно вопль, разорвавший воздух…
Она была там, рядом с ним, стояла пригнувшись под веткой, не глядя ни на одного из них, и прошла прямо к Ууламетсу и к той Ивешке, которая стояла рядом со стариком…
— Нет, — воскликнуло это существо, поднимая руку, как если бы собиралось отодвинуть ее. Ууламетс тоже поднял свою руку, но Ивешка подошла к своей сопернице и отвела ее руку. Пальцы обеих рук едва коснулись друг друга. Затем, с такой быстротой, что Петр не смог даже уловить глазами подмену, одинокий белый призрак переместился на то место, где только что стояли два силуэта.
С криком:
— Нет! Будь ты проклята… — Ууламетс отскочил в сторону.
— Разумеется, проклята, — повторил за ним призрак-Ивешка, указывая вниз на свои ноги. — Ведь это твоя дочь, папа, это та самая твоя дочь, которую ты вызвал…
Внизу, там куда указывала рука призрака, был лежал лишь почерневший череп и поблескивающая кучка речных водорослей.
— Боже мой, — пробормотал Петр, когда Ууламетс отступил назад.
Ивешка жалобно продолжала:
— Я не могу подойти к тебе, папа. Ты не хочешь слушать меня…
Ууламетс отвернулся и, склонив голову, оперся рукой о дерево.
Петр продолжал стоять на том же месте, по-прежнему сжимая в руке меч, чувствуя, как изнутри его охватывает леденящий холод. Он все еще надеялся, что это была именно его Ивешка, которая выдержала это столкновение.
Затем, собираясь с мыслями, позвал:
— Малыш?
Почти мгновенно он почувствовал, как что-то прижалось к его ногам. Оно скулило и повизгивало, Бог знает по каким причинам.
Но ведь черный шар вернулся вместе с этой Ивешкой. Он всегда возвращался с тем, кто был известен для Петра.
— Я здесь, — продолжала, тем временем, Ивешка, не отступаясь от Ууламетса. — Папа?
Но старик не подавал никаких признаков, что слышит хоть слово.
— Папа, разве ты не можешь видеть меня?
Но Ууламетс не ответил и на это раз.
— Здесь твоя дочь, — сказал наконец Петр, возвращаясь в состояние равновесия. — Старик, она, на самом деле, настоящая. Это та, которая смогла уцелеть, и Малыш вернулся вместе с ней. Разве это не доказательство?
Ууламетс оттолкнулся от дерева и пошел прочь от них.
Тогда Саша вышел вперед и неожиданно издал странный предостерегающий звук. Его рука была поднята вверх, словно он стремился отразить чью-то невидимую атаку, во всяком случае так показалось Петру, который с тревогой наблюдал за ним, и они оба застыли на мгновенье: Саша от чего-то неожиданно случившегося с ним, а Петр от переполнивших его сомнений, что делать и с кем сражаться, пока Саша не уронил свою руку на правую руку Петра.
— Она… — начал было Саша, но тут же свалился Петру на шею и повис на нем, будто в одночасье лишился всех своих сил. — Бог… знает что, Петр…
Петр бросил встревоженный взгляд на Ивешку, которая выглядела совершенно бесстрастной, совсем-совсем холодной, и предположил, что за метаморфоза могла произойти: покупка была слишком дешевой, или попросту говоря, дочь Ууламетса могла найти сердце слишком хрупким товаром для того, чтобы владеть им, в конце концов.
Слава Богу, подумал Петр, что Саша все еще остался в здравом уме. Но мальчик наконец хоть что-то почувствовал и должен просить прощенья за то, что завел Петра в это место. Он должен поклясться, что никогда не захочет стать колдуном…
— Ничего не поделаешь, если таким уродился, — проговорил Петр, продолжая поддерживать мальчика, и осознавая, что сам Петр Кочевиков не верит в это, потому что если бы поверил, то должен был бы умереть именно, так как умер его отец, вместо того, чтобы умереть так, как он представлял себе это именно сейчас, и что было достаточно вероятным: он мог сделать свой выбор между призраком, лишенным сердца, или водяным, который намеревался закусить им на ужин, но ни в один из этих исходов он, признаться, по настоящему не верил. В этом, казалось, и была удача игрока.
Кто-то должен был похоронить останки, даже если сама Ивешка проявляла никакой заботы об этом, да и сам Ууламетс по-прежнему оставался у своего костра и не проявлял к ним никакого интереса. Поэтому Петр с помощью своего меча разрыхлил грязь и при свете туманного утра вместе с Сашей свалили в кучу мокрые листья и грязь, так как смогли, из уважения к приличиям.
Саша был все еще бледен, его руки, перепачканные землей и остатками старых листьев, были белыми как мел. Лишь обветренная на ветру кожа, придавала единственный живой оттенок его лицу.
Более того, он лишь изредка поднимал глаза, и если поднимал их, то с каким-то неясным выражением стыда, который действовал на внутреннее состояние Петра, так же как действовала на него Ивешка.
— С тобой все хорошо? — спросил он. — Саша?
Саша кивнул, не глядя на него, и Петр прикусил губу, предчувствуя беду.
— Давай попробуем расшевелить старика и заставим его уйти отсюда, — сказал он. — Послушай: независимо от того, что бы мы не решили делать в дальнейшем, сейчас нам всем следует вернуться на лодку, добраться до дома, а потом попытаться повторить все это еще раз…
Но Саша покачал головой и на этот раз не отвел своего истощенного мрачного взгляда от глаз Петра.
— Нам не удастся выбраться отсюда, и мы не сможем попасть домой.
— Ты уверен в этом? — с большой осторожностью спросил его Петр. Он сам почувствовал в этот момент внутренний холод, от которого к нему подступали слабость и страх. — Саша, скажи мне, ты освободился от нее?
Тот задержал на нем долгий взгляд, а затем сказал:
— Никто из нас не свободен сейчас…
Петр слегка тряхнул его за руку.
— Саша, черт возьми, не говори так.
Саша как-то странно взглянул на него, затем заморгал, и посмотрел на него внимательно, положив свою холодную руку поверх его, и сжал пальцы.
— Со мной все в порядке, — сказал он, и смятение, только что охватившее Петра, куда-то исчезло, а вместо этого неожиданно возникло ощущение присутствия Ивешки, что он почувствовал, как его подмывало взглянуть и убедиться, не стоит ли она рядом с ними.
Но что-то остановило его от попытки повернуть голову. Что-то заставляло его не отрываясь смотреть в сашины глаза. Что-то уговаривало его отбросить все страхи.
Это состояние было еще незнакомо ему и отличалось от всего, с чем он уже сталкивался здесь.
