о победе Англии!
— Молитесь лучше, — сказал мистер Понд, — о бедных англичанках, которых долг или бедность удержали в Германии. Если она любит свою страну, это значит, что она — человек. Если она выражает свою любовь застенчиво и угрюмо, это значит, что она — немка. А еще это значит, что она — не шпионка.
Однако он снова внял предупреждению и заговорил с ученой девицей под каким-то легкомысленным предлогом — если что-нибудь, связанное с ней, могло остаться легкомысленным.
— Вот вы смотрели этот спектакль, — серьезно сказал он. — Вероятно, он вам напомнил лучшее из немецких творений.
— Вы имеете в виду «Фауста»? — спросила она.
— Нет, сказки братьев Гримм, — ответил он. — Не помню, есть ли у них «Кот в сапогах», но что-то такое есть. По-моему, это лучшая сказка в мире.
Она прочитала короткую лекцию о параллельных сюжетах, а он улыбался про себя, думая о том, что все эти ученые рассуждения относятся к сюжету, который только что воплощала прелестная Пэтси Пикклз в шляпе и в трико и сам Альберто Туцци, родившийся в окрестностях Лондона.
Вернувшись к себе, он увидел у дома миссис Хартог-Хаггард и решил, что ему снится страшный сон; вероятно, теперь заподозрили его, он ведь беседовал с тевтонкой. Однако он плохо знал миссис Хартог — она мгновенно забывала былые подозрения.
— Мистер Понд! — вскричала она — Вы знаете, что там, напротив?
— Кажется, да, — робко ответил он.
— Я не читала эту вывеску! — негодовала гостья. — Все темное, старое… еще эти кинжалы. Нет, какая наглость! Взял и написал свою фамилию, «Шиллер»!
— Да, он написал «Шиллер», — согласился мистер Понд, — но я не уверен, что это его фамилия.
— Он живет под чужим именем? — всполошилась она. — Какой ужас!
— Спасибо, — сказал мистер Понд и встал так быстро, что мог показаться невежливым, — я посмотрю, что тут можно сделать.
Чтобы проверить в третий раз подозрения соседки, он прошел примерно десять шагов, отделявшие его от лавки Шиллера. Хозяин, с виду очень мирный, если не подобострастный, стоял среди сабель и ятаганов; и гость, опершись о прилавок, доверчиво обратился к нему:
— Ну зачем вы это делаете? Они же разобьют витрину из-за этой дурацкой фамилии! Да, я знаю, вы не виновны. Вы не вступали в Бельгию, на что вам? Вы не сжигали лувенскую библиотеку, не топили «Лузитанию». Так и скажите! Почему вам не зваться Леви, как ваши предки, восходящие к самому древнему священству в мире? Рано или поздно у вас будут беды и с немцами. Не едете же вы в Стратфорд и не называете себя Шекспиром!
— Против моего народа, — сказал мистер Леви, — много предубеждений.
— Их будет еще больше, — сказал мистер Понд, — если вы не примете моего совета.
И ушел из лавки к себе.
Широкоплечий мистер Батт встал при его появлении, но Понд махнул рукой и, закурив сигарету, стал медленно ходить по комнате. Сумерки сгущались, он часто глядел через улицу, на витрину со странными, старинными саблями, а между ним и ею вставала рамка еще не убранных лесов — рабочие кончили все, но не все убрали, и оставшиеся доски мешали смотреть, особенно — в сумерках. Однажды ему показалось, что мелькнула какая-то тень, и его охватил страх, тесно связанный со скукой, этим окаменелым нетерпением, которое мы вправе счесть одной из мучительнейших мук.
И тут он понял, что нет никакой тени, просто в лавке погасили свет и засверкали своим блеском странные кривые лезвия, похожие на крюк и гибкие, словно змея. Рассеянно и сонно он подумал о том, какая пропасть лежит между христианским миром и другой, великой частью человеческой цивилизации, — так сонно, что уже не мог бы отличить орудие труда от орудия пытки. Быть может, он вспомнил, что сражается со злым варварством; быть может, там, у безвредного и несчастного созданья, уловил запах Востока, но тяжесть своей работы он ощутил, как никогда.
Он встряхнулся, напомнив себе, что надо делать дело, а не страдать из-за атмосфер, и вообще стыдно лениться, когда помощники работают, один — здесь, внизу, другой — наверху. Однако, обернувшись, он увидел, что Батт не работает, а тоже смотрит в полутьму, почти онемев от удивления. При его обычном спокойствии, при его прозаичности это было не к добру.
— Что-то случилось? — спросил Понд тем мягким голосом, который так подбадривал людей.
— Да, — отвечал Батт. — Я не знаю, сделать ли мне подлость. Очень подло говорить о товарищах, даже намекать. Но ведь есть и Англия, правда?
— Несомненно, Англия есть, — серьезно сказал мистер Понд.
— Ну, что же, — проговорил Батт, — меня беспокоит Артур.
Он глотнул воздуху и попытался снова:
— Не столько он, сколько… то, что он делает. Нет, так еще хуже! Вы ведь знаете, он на той неделе обручился. Вы видели его невесту?
— Еще не имел чести, — ответил Понд.
— Так вот, он ее сегодня привел, когда вас не было. Они ходили на «Кота в сапогах» и очень развеселились. Тут все в порядке, он был свободен, странно другое — она пошла наверх, хотя он ее не приглашал, мы же туда никого не пускаем. В этом случае, только в этом, я ничего поделать не мог. Вообще- то мы в полной безопасности, то есть бумаги в безопасности. Дверь одна, мы с вами сидим напротив, да и ходим сюда только мы трое. Конечно, она могла пойти просто так, по наивности, потому и нельзя было ее одернуть. И все-таки… Ну, она очень хорошенькая и, наверное, хорошая, но чего-чего, а наивности в ней нет.
— Какая она? — спросил мистер Понд.
— Как бы вам сказать… — мрачновато произнес помощник. — Теперь все мажутся и красятся, это ничего не значит… да, все, но не самые наивные. По-моему, она человек порядочный, но прекрасно разбирается в том, что можно делать, что — нет.
— Если она собирается выйти замуж за Артура, — с необычной серьезностью сказал мистер Понд, — она должна знать, какая у него работа, и печься об его чести. Как ни жаль, я попрошу рассказать о ней подробнее.
— Она высокая, — начал Батт, — элегантная или, скорей… нет, именно элегантная. Волосы у нее красивые, золотистые — такие золотистые, что при темных глазах кажется, будто это парик. Высокие скулы — не шотландские, резче, и зубы длинноваты, хотя и не торчат.
— Он познакомился с ней в Безансоне, недалеко от Бельфора? — спросил мистер Понд.
— Странно, что вы об этом спросили, — как-то горестно сказал Батт. — Да, именно там.
Мистер Понд ничего не ответил.
— Нет, — выговорил Батт, — не думайте ничего такого! Я постараюсь очистить Артура от всяких…
Потолок над ними затрясся, раздался грохот, потом — топот, наступила тишина. Ни один человек, знакомый с мистером Пондом, не подумал бы, что он может так взбежать по лестнице.
Распахнув дверь, они увидели все, что нужно. Артур Траверс лежал ничком на полу, а между лопатками у него торчала странная шпага. Батт нетерпеливо схватил рукоять и с удивлением понял, что она прошла сквозь все тело, ковер, даже пол, так что вытащить ее он не может. Понд уже пощупал пульс у своего помощника.
— Друг наш умер, — сказал он. — Лучше ничего не трогать, пока все не осмотрят как следует.
И, торжественно глядя на Батта, прибавил:
— Вы хотели очистить его. Что ж, он чист.
Молча прошел он к письменному столу, где хранился в тайном ящике план гавани, и поджал губы, увидев, что ящик — пустой.
Потом он направился к телефону и позвонил примерно шести людям, а в следующие сорок пять минут сделал примерно двадцать дел, но не сказал ни слова. Наконец, сильно запинаясь, заговорил Батт:
— Ничего не пойму. Невеста эта ушла, да и не может женщина так пригвоздить к полу.
