Чжуанцзы (перевод Л.Д. Позднеевой)

Выслушав Дозорного, Разбойник Чжи сильно разгневался: глаза засверкали, словно звезды, волосы встали дыбом, подняв шапку, и он сказал:

— Не тот ли это Кун Цю, искусный лжец из царства Лу? Передай ему от меня: «Ты сеешь ложь, разносишь клевету, безрассудно восхваляешь [царей] Прекрасного и Воинственного; носишь шапку, разукрашенную ветками, словно дерево, опоясываешься шкурой с дохлого быка. [Ты] слишком много разглагольствуешь об ошибочном учении, не пашешь, а ешь; не ткешь, а одеваешься{3}. Шлепая губами и молотя языком, [ты] по собственному произволу решаешь, где правда, а где ложь, чтобы вводить в заблуждение владык Поднебесной, чтобы мудрые мужи Поднебесной не занимались своим делом. В безрассудстве выдумал сыновнее почтение, братское повиновение и домогаешься удачи у правителей, у богатых и знатных. Преступления твои тяжкие. Скорее уходи, а не то я добавлю твою печень к нашей сегодняшней трапезе».

Конфуций снова [просил] доложить, сказав:

— [Я], Цю, удостоился благоволения [Вашего брата] Цзи под Ивой и хочу взглянуть [на землю] под [Вашими] ногами.

Дозорный снова доложил, и Разбойник Чжи [передал] в ответ:

— Пусть подойдет.

Конфуций поспешил войти. Он отступил, обходя циновку, и двукратно поклонился Разбойнику Чжи.

Разбойник Чжи пришел в ярость, глаза [у него] загорелись огнем. Широко шагнув, он схватился за рукоять меча и прорычал, словно кормящая тигрица:

— Подойди, Цю. Если [твои] слова придутся мне по душе — будешь жить, не придутся — умрешь!

— [Я], Цю, слышал, — заговорил Конфуций, — что в Поднебесной существуют три добродетели. [Если человек] вырастает высокий, не встречает равного себе красотою, [если], любуясь на него, радуются и стар и мал, и благородный и презренный, [то он] обладает высшей добродетелью. [Если человек] своими познаниями объемлет небо и землю, способен красноречиво рассуждать обо всем, [то он] обладает средней добродетелью. [Если человек] отважен и решителен, собирает вокруг себя толпы и ведет воинов, [то он] обладает низшей добродетелью. Одной из этих добродетелей уже достаточно, чтобы встать лицом к югу и назвать себя единственным. Ныне [Вы], военачальник, обладаете всеми тремя одновременно. Рост восемь чи и два цуня, от глаз и лица исходит блеск, губы — чистая киноварь, зубы — ровный [перламутр] раковин, голос, словно медный колокол, а называетесь [Вы] — разбойник Чжи. [Мне], ничтожному Цю, стыдно за [Вас], военачальник. Если у [Вас], военачальник, есть желание выслушать [меня, своего) слугу, то [я, Ваш] слуга, прошу разрешения посетить послом на юге У и Юэ, на севере Ци и Лу, на востоке Сун и Вэй, на западе Цзинь и Чу. [Я их] склоню построить для [Вас], военачальник, стену [длиной] в несколько сот ли, основать город в сотни тысяч дворов и почитать [Вас], военачальник, как правителя. Вместе со [всей] Поднебесной [Вы] обновитесь, прекратятся сражения, отдохнут воины. Соберете своих братьев, будете их кормить и приносить жертвы предкам. Таким должно быть поведение мудрого и талантливого мужа, таково желание [всей] Поднебесной.

— Подойди, Цю, — в великом гневе ответил Разбойник Чжи. — Все, кого можно прельстить и соблазнить выгодой, глупы и невежественны. [Если] ныне [я] вырос высоким и красивым, и люди, любуясь на меня радуются, так это достоинство, переданное мне отцом и матерью. Разве я [о нем] не знал бы, если бы [ты], Цю, меня не прославил? Да притом я слышал, что любитель превозносить человека в лицо не прочь поносить [его] за спиной. Ныне [ты], Цю, посулил мне собрать народ за большой стеной. Соблазняя меня выгодой, разложил приманку, как невежде. Но разве [царства] долговечны? Нет царства большего, чем Поднебесная. Высочайший и Ограждающий владели Поднебесной, но у [их] сынов и внуков не стало земли — даже, чтобы воткнуть шило. Испытующий и Воинственный воцарились в Поднебесной, но род [их] был прерван и истреблен. Не был ли тому причиной [соблазн] большой выгоды Поднебесной?

А еще я слышал, что в старину людей было мало, птиц же и зверей — множество. Чтобы спастись от них, люди селились тогда в гнездах. Днем собирали желуди и каштаны, а по ночам ютились на деревьях. Поэтому их и назвали «Род Владеющих гнездами»{4}. В древности люди не знали одежды. Летом запасали побольше хвороста, а зимой грелись у костра. Поэтому их и назвали «Народ, Умеющий жить». Во времена Священного Земледельца процветали высшие свойства: человек спал спокойно, пробуждался довольный, знал свою мать, но не знал своего отца{5}, бродил вместе с оленями и лосями, пахал и кормился, ткал и одевался. Никто не хотел вредить другому. Однако Желтый Предок не сумел сохранить этих свойств — сражался с Красным Злодеем{6} на равнине Чжолу, и кровь залила сотни ли. Высочайший и Ограждающий стали вершить дела и поставили много начальников. Испытующий изгнал своего государя, Воинственный убил Бесчеловечного. И с тех пор сильные помыкают слабыми, многочисленные угнетают малочисленных. Со времен Испытующего и Воинственного все стали приспешниками смутьянов.

А ныне ты насаждаешь путь Прекрасного и Воинственного, насаждаешь красноречие в Поднебесной, чтобы поучать потомков. В широком халате с узким поясом [ты] лицемерными речами и фальшивыми поступками, вводишь в заблуждение владык Поднебесной, домогаясь богатства и знатности. Нет большего разбойника, чем ты! Почему же в Поднебесной зовут разбойником меня, Чжи, а не тебя, Конфуций?

Своими сладкими речами ты уговорил Цзылу и заставил следовать за собой. Цзылу снял высокую шапку [храбреца], отвязал свой длинный меч и стал слушать твои поучения. Все в Поднебесной заговорили о том, что Конфуций-де способен остановить насилие и запретить злодеяние. А в конце концов, [когда] Цзылу захотел убить вэйского царя, да не сумел, тело его засолили [и выставили] на восточных воротах Вэй. Это ты виновен в его неудаче?

Не зовешь ли ты сам себя талантливым мужем, мудрецом? А [ведь] тебя дважды изгоняли из Лу, [ты] заметал следы [при бегстве] из Вэй, терпел бедствие в Ци, был осажден между Чэнь и Цай. Во всей Поднебесной тебе не нашлось места. Твое учение довело Цзылу до такой беды — [его] засолили! Разве стоит ценить твое учение? [Оно] ничего не дает ни тебе самому, ни людям!

Никого в мире не возвышали так, как Желтого Предка. А он не сумел обрести целостных свойств: сражался на равнине Чжолу, и кровь залила сотни ли. Высочайший не был милостив к сыну. Ограждающий не был почтителен с отцом. Молодой Дракон наполовину иссох [телом]. Испытующий изгнал своего государя. Царь Воинственный пошел походом против Бесчеловечного. Царь Прекрасный был заключен в Юли. Этих шестерых мужей в мире возвышали. [Если] же судить здраво, все они во имя выгоды вводили в заблуждение свою истинную [природу], насиловали собственные чувства и характер. Их поведение было весьма постыдным.

Среди добродетельных мужей в мире называли Старшего Ровного и Младшего Равного. А оба они отказались стать государями в [царстве] Одинокий бамбук, умерли от голода на горе Первого солнца, и тела их остались без погребения. Бао Цзяо{7} приукрашивал [собственное] поведение и порицал современников, а умер, обхватив дерево. Наставник Олень, подав совет государю, не был выслушан, и, взяв камень, бросился в Реку, был съеден рыбами и черепахами. Цзе Цзытуй был самым преданным. [Он] отрезал [кусок мяса] от своего бедра, чтобы накормить царя Прекрасного. [Когда же] Прекрасный от него отвернулся, Цзытуй в гневе ушел, и, обхватив дерево, сгорел. Вэй Шэн назначил встречу с девушкой под мостом, но она не пришла. Вода все прибывала, а [Вэй Шэн] не уходил и утонул, обхватив опору моста. Эти шестеро мужей, попав в сети славы, легкомысленно расстались с жизнью. [Смертью они] не отличались от пса, разорванного на куски, свиньи, унесенной течением, или нищего с его чашей для поданий. [Они] забыли об основном — о долголетии.

Самыми верными слугами в мире называли царевича Щита и У Цзысюя. [Тело] Цзысюя утонуло в реке, у Щита вырезали сердце. Этих двух мужей в мире называли верными слугами, а в конце концов [над ними] смеялись [все] в Поднебесной. Ни один из тех, о ком говорилось ранее, включая Щита и [У] Цзысюя, не достоин уважения.

Чем же [ты], Цю, меня убедишь? Если делами загробными, то [их] я не могу знать; если делами людскими, то только теми, о которых я уже слышал. Теперь же я тебя наставлю с помощью человеческих