избушка на курьих ножках, а камера одиночного содержания для непокорного изобретателя.
Антон не услышал, как открылась дверь. Ни одна петля не скрипнула. Но по темнице вдруг пронеслось дуновение воздуха, зашуршали портьеры, и мгновение спустя Петров срисовал напрягшимися ушными раковинами, как дерево глухо стукнуло о дерево, когда дверь снова осторожно закрылась. Затем, когда ручку отпустили, звякнула щеколда.
В следующее мгновение зафиксированный на кресле за руки ботаник Андрей Петров услышал, как кто-то на цыпочках крадется в его сторону. Пленника на какую-то секунду охватил ужас при мысли, что это вполне может оказаться посланный Гребахой Чучином палач с ритуальным ножом в клешне-руке-щупальце, но тут над Петровым склонилось теплое гибкое тело, и женщина нежно прошептала ему на ухо:
— Тише!
Происходящее могло иметь столько объяснений, сколько страниц в телефонном справочнике «Весь Петербург», было ясно лишь одно: посетительница хотя бы отчасти является союзником и очень старается, чтобы о ее симпатиях к пленнику никто из эддовцев не проведал. Впрочем, были и более грустные версии происходящего, например, что это оголодавший вампир, рискнувший подхарчеваться из закрома начальства...
— Как приятно, — заговорил Антон, мучительно гадая, кто же рискнул его навестить. Табачищем не фонит, значит, мумии отпадают. В воздухе не порхает, значит, и не банши, — что мои страдания вызвали в вашей отзывчивой душе...
Гостья оперативно зажала ему рот ладонью.
— Прошу тебя, — прошептала она. — Ни слова больше!
Антон не стал спорить, в его положении сие было, мягко говоря, неблагоразумно. Более того, он промолчал и тогда, когда таинственная незнакомка стала многозначительно поглаживать его бедро. Да-да, никто не собирался его освобождать.
Кажется, это была ведьмочка, медсестра. Антон невольно вспомнил ее милые параметры и признался себе, что не будет особо возражать, если им гнусно воспользуются для удовлетворения похоти. А часть тела, которая находится ниже пупа, не только не возражала, а и... к черту подробности.
От гостьи исходил тяжелый животный запах — серая амбра, мускус и касторка! Ну и запах — дух самки, бесстыдный и манящий! И самое приятное в запахе было то, что сие не лярва бестелесная.
Рука дамы недолго оставалась на бедре. Пальцы нашли то, что искали, Антон скорее угадал, чем увидел, что искательница приключений стала перед ним на колени, и вот он почувствовал ее дыхание в самой соблазнительной близости от... К черту подробности!..
Она тешила его вперед смотрящую плоть, как большую конфету, с удовольствием облизывая головку по всей ее окружности, время от времени пробуя заглотить поглубже.
Петров не сдержал стон удовольствия, хотя какая-то часть сознания оставалась на страже и мучительно пыталась отгадать истинную причину происходившего. Но попробуйте решить шахматную задачу, когда ваш младшенький товарищ охвачен в тугое кольцо губами, и волнами накатываются поступательные движения по всей длине ствола.
Пикантность расклада, наконец, уболтала Петрова отложить решение загадки на будущее, часть мозга, которая оставалась на страже, потихоньку притупила бдительность. В какой-то момент сознательность еще успела засвидетельствовать, что Антон поневоле стал сам двигаться вперед и назад, заряжая странника шалунье в самое горло. И даме даже пришлось придерживать путешественника рукой, не давая ему проникнуть слишком глубоко.
Ее ловкость была изумительна, страсть — необычайна, радиус действий — невероятен... Она во всякую минуту была готова к новому и сложному маневру. И сверх всего, ботанику Петрову никогда дотоле не приходилось сталкиваться со столь изысканным и тонким стилем. Она была большой искусницей. Она была гением.
Антон не раз пытался было задать ей шепотом вопрос, но не успевал произнести и трех слов, как вновь взлетала рука и со звонким шлепком опускалась на его рот. Весьма притом немилосердно.
Понятно, бесконечно сие безобразие длиться не могло. Неподконтрольная сила вынудила ботаника дернуться тазом вперед, конвульсивно следуя направлению своих залпов.
Еще несколько мгновений вокруг парочки витали раскаленные эманации, но, как ни забавно, первой успокоилась девушка.
— Мне очень нужна капелька вашего яда, — совершеннейшим деловым тоном зашептала поднявшаяся с колен визитерша. — По глупости я потеряла человеческую сущность, и есть маленькая надежда, что ваше необычное снадобье поможет мне вернуться к обычной жизни и забыть годы, проведенные в «Эдде», как страшный сон.
— Почему вы считаете, что яд вас не убьет, а окажет целебное действие? — Признаемся, названная вслух проблема беспокоила пленного ботаника в последнюю очередь. Но ведь следовало хотя бы казаться джентльменом, дескать, он будет не рад выступить невольным отравителем. Допытываться же, как зовут тебя, искусница, он больше не рисковал. А шепот тем и коварен, что не позволяет узнать голос. Даже если прежде слыхал его неоднократно.
— Потому что так считает Гребаха Чучин. Ему ваш яд тоже необходим не для военных действий. Так я могу надеяться на маленький подарок? Мне нужна всего капелька.
А вот получив ответ на не самый важный вопрос, Антон Петров призадумался. Шансы вернуть Настю теперь казались далеко не призрачными.
— И как же я узнаю, кому пообещал эту дозу?
— Ты узнаешь меня по почерку, — тихо хихикнула искусительница и столь же бесшумно, как появилась, скрылась за дверью.
— Он поцеловал ее столь страстно, что чуть не высосал застрявшие меж зубов остатки ужина, — раздался над ухом саркастический комментарий. Конечно, это явился призрак Эрнста фон Зигфельда.
Покуда смертные использовали метрополитен по прямому назначению, «Старшая Эдда» отдыхала. По всем залам и каморкам замка был объявлен режим тишины с драконовскими санкциями. Цитадель никуда не делась, она лишь поблекла в воздухе до невидимости девятьсот тридцать второй пробы и стала совершенно не осязаемой для чапающих на работу похмельных слесарей, мечтающих о нескромном отпуске бухгалтеров, карманников, охотящихся на туристов, и охотящихся на карманников линейных бригад милиции.
Спешивший к вагонам народ и не подозревал, что с полной безнаказанностью пилит козырьками кепок, где подвалы, а где и первые этажи проклятого места. А если кому из смертных и удавалось зацепить краем глаза что-то смутное и сомнительное, он, подталкиваемый в спину прочими замороченными пассажирами, только оторопело тер глаза, не сбавляя хода и сваливая вину на недосып.
Но лишь умчался от перрона последний поезд, «Эдда» восстановилась в прежней красе и внушительности. Еще не успели кобольды запустить в воздушное пространство следующий выводок ос- сторожей, в темнице Петрова вспыхнул колючий электрический свет.
Ведьмочка неожиданно улыбнулась ботанику, как старому приятелю, нимало не смущаясь его наготы.
— Мне будет приятно, если вы станете называть меня, как все, сестра Оявка. — Она положила на виду костюм «Адидас» и ловко освободила пленнику руки, хорошо была знакома с «зубоврачебным» креслом.
— Первая шлюшка на цитадели, — прокомментировал не видимый и не слышимый никому, кроме Петрова, Эрнст фон Зигфельд, — не советовал бы провоцировать дальнейшие бурные отношения, если в итоге не хочешь подцепить какую-нибудь особо эльфическую форму триппера.
Антон поежился, принялся яростно растирать затекшие мышцы, но все равно прикинул, не запустить ли руки под накрахмаленный халат красавицы, чтоб разом приговорить загадку таинственной дамы. Вот только голос Оявки, да еще финский акцент... С уверенностью сказать, она или иная наяда посещала его в «тихий час», ботаник не мог... В общем, сюжет не стал развиваться в сторону мужских рук под женским халатом.
— Мой яд может обернуться и лекарством, — буркнул Антон Зигфельду, но Оявка приняла реплику на свой счет.
