Марина едва не поскользнулась на влажной, прело пахнущей траве, но Артем поддержал ее, потянул к самой воде, заставил, вскрикивающую и охающую, перепрыгивать с камня на камень.
За большим валуном обнаружилась лодка, прикованная ржавой цепью к вбитому в гранитный щебень ржавому колышку.
Пока Марина, брезгливо и зябко ежась, забиралась в лодку, Артем сбил нехитрый замок и оттолкнул, намочив джинсы по колено, челн от берега.
Ритмично, под вдох и выдох, лопасти весел погружались в зелено-бурую гущу водорослей, пригнанных волной.
— Ты забрал меня, как вещь, — Марина нашарила в сумочке сигареты и попыталась прикурить. Дрожащие после пережитого ужаса руки и еще более свирепствующий на открытом пространстве ветер позволили ей сделать первую затяжку далеко не сразу. — Неужели думаешь, что я теперь тебе принадлежу? Что... Что ты себе позволяешь?.. — выдохнула она гневно, но вдруг сломалась, поникла, стыдливо опустила голову в сложенные ладони (Артем все же успел заметить фарфоровую слезинку на ее щеке) и заплакала — беззвучно, безнадежно, беспомощно. Узкие ее плечи вздрагивали под теплой салатового цвета курткой с капюшоном.
У Артема защемило сердце. Но он сжал зубы, не пуская в душу жалость, налег на отполированные многочисленными ладонями рукояти весел. Вода запенилась за облупившейся' кормой лодочки; Артем греб сильно, быстро, уверенно, выгоняя из груди гнев и сантименты. Как ему хотелось прижать плачущую девушку к груди, запутаться пальцами в волосах, отливающих синевой на фоне воды, погрузить губы в пах— нущие омелой локоны... Однако он продолжал яростно грести, точно бил в колокол. Точно дрова рубил. Потому как не время сейчас. Потому как негоже пользоваться секундной слабостью любимой... Р-раз, р-раз, р-раз — бицепсы и грудные мышцы вздувались под его продуваемой кремовой рубашкой.
Он улыбнулся одними уголками губ:
— Ты — маленький, запутавшийся человечек. Для меня ты навсегда останешься той вздорной девчонкой из параллельного восьмого 'Б'.
Марина хотела что-то сказать, но по ее лицу текли слезы. Шмыгнув носом, она все же выдавила:
— У попа была собака, он ее любил...
Артем устало отпустил весла, и те глубоко ушли в желто-черную воду. Здесь, вдали от берега, волны не пытались швырнуть лодку на камни, а толкали, толкали вдоль суши.
— Надеюсь, ты не врала, — Артем неожиданно притянул к себе сумку девушки, когда говорила, что не успела привыкнуть к таблеткам.
В глазах Марины отразились волны, Артем, сумочка и испуг.
Брошенные за борт три целлофановые упаковки — две нетронутые, одна наполовину опустошенная — не утонули, но поплыли рядом, вздымаемые и опускаемые волнами, словно родинки на груди спящего человека.
Лодка мерно двигалась к закату, огромному, как будущая жизнь.
Эпизод десятый
27 июля, среда, 02.30 по московскому времени.
На сцене появляется дама
Алиса томно проводит язычком по пухлой вздернутой верхней губе, повинуясь ритму музыки а-ля «городской шансон», обвивает ногой продольный прут псевдоржавой решетки.
Нога у Алисы длинная, стройная, загорелая в солярии, шоколадного цвета. Потом Алиса напрягает широчайшие мышцы спины.
С едва слышным щелчком расстегивается застежка черного кружевного лифчика (двести долларов ценой), и последняя деталь туалета падает к ее ногам, обнажая небольшие, упругие груди, смотрящие на мир острыми пумпочками сосков.
