— Ну, вот и все, — сказал Верен, зайдя на вершину, и остановился, оглянулся. Позади уютно, как в ладони, лежала в горной долине Овчинка, вилась от нее дорога вверх, к белым вершинам Оскальных гор, на невидимый отсюда перевал Белых башен. А впереди тонуло в голубой дымке Поречье — великая страна, которую пересекли они втроем. Теперь предстояло проделать этот же путь, но вдвоем. Смел оставался в Овчинке.
На прощание обнялись. Сметлив поцеловал Нежицу в лоб и шепнул: «Береги Смела». Верен, прижав к груди Смела, шепнул: «Береги Нежицу». Смел чуть заметно кивнул. На том расставанье и кончилось. Только Сметлив заключил:
— Может, даст Владыка — свидимся еще…
Потом Смел, обняв за плечи Нежицу, долго глядел вслед удаляющимся фигуркам. А она сказала:
— Так это и есть, значит, Верен?
— Да… — рассеянно отвечал Смел, думая о своем. — А что?
— Ничего. Просто, я вспомнила — мать говорила как-то, что отец живет на берегу Большой Соли.
БОЛОТНОЕ БОТАЛО
Цыганочка недолго проплакала, выпроводив Сметлива: надо было ухаживать за отцом, менять ему примочки, кормить с ложечки. Это отвлекало и успокаивало. Ничего, — говорила она себе, — завтра найду его — и помиримся.
Однако в середине ночи пришлось выбросить все из головы: отцу стало хуже, он метался на подушке, все время просил пить и бредил. Сначала Цыганочка не прислушивалась к бессвязным словам, но потом заинтересовалась: что-то уж больно странное говорил Учитель, и несомненно ее касавшееся.
— Отойди… отойди, Летеста… — бормотал он. — Меня лучше возьми — дочку не трогай… — Потом застонал, и снова: — Отойди, Летеста… Пить… Пить…
Напоив отца и подождав, пока он затих, Цыганочка задумалась. Была у них в жизни запретная тема: отец никогда не рассказывал о матери. То есть, совсем никогда, ни словом не вспоминал. А когда Цыганочка сама пыталась выспрашивать — хмурился и сердито обрывал. Что-то таилось за этим, но что? Впервые, в бреду, отец немного проговорился: раз речь о дочке — значит, о ней, о Цыганочке. А с кем он еще мог об этом разговаривать, кроме матери? Если так, то значит, звали ее Летеста. Или зовут. Но чего такого могло между ними случиться, что отец вспоминает о ней в бреду?
А она ведь помнила мать — настолько, насколько возможно это в трехлетнем возрасте. Мать была красивая, с черными как ночь волосами и блестящими темными глазами. Глядя на себя в зеркало, Цыганочка думала иногда, что похожа на нее. Но что же могло случиться между родителями?
Вопросов было много, а ответов — ни одного. Цыганочка просидела у постели всю ночь, и лишь под утро у отца наступило улучшение: чуть порозовели меловые щеки, дыхание выравнялось — он уснул. Тогда она тоже решила поспать, проснулась к обеду и, обругав себя засоней, поспешила к отцу.
Он лежал на спине, глядя задумчиво в потолок.
— Ой, пап, прости — я заснула…
— Ничего, — Учитель улыбнулся. — Ты у меня замечательная сиделка. Так хорошо ухаживала…
Цыганочка положила ладонь на его лоб:
— Как ты себя чувствуешь? Нигде не болит?
— Нет, уже лучше. Вот только поесть бы.
Она занялась стряпней, потом заштопала и постирала одежду, в которой Учитель вчера был на площади, и только после всего вспомнила, что собиралась увидеть Сметлива. Сказав отцу, что сходит ненадолго в город, пошла в постоялый двор Грымзы Молотка, где узнала, что постояльцы уже не живут. И вся любовь, — подумала Цыганочка, но поглядела на перстень с черным лавовым стеклом, в глубине которого чуть просвечивали крохотные серебряные искорки, и улыбнулась: Сметлив обязательно вернется…
А вечером невзначай спросила у отца:
— Да, кстати — кто такая Летеста?
Учитель посмотрел на дочь тревожно и ответил вопросом:
— А откуда ты знаешь это имя?
— Ты сам говорил, — беззаботно сказала Цыганочка. — Когда бредил.
Он покашлял, отвел глаза:
— Это… так… знакомая одна.
— А где она теперь?
— Где надо, — Учитель рассердился. — Зачем тебе знать?
— Ну как же, — Цыганочка лукаво прищурилась, — всякому интересно знать… про собственную маму. Ты не сердись, пап, — она взяла его руку, — мне же правда интересно.
Он досадливо поглядел на нее и нехотя ответил:
— Не знаю я, где она. Жили мы в Семихолме, я там учился. А потом… А потом мы с тобой сюда перебрались. Что с ней теперь — не знаю.
— А почему мы с тобой оттуда уехали?
— Значит, надо было. И все… И хватит об этом.
Цыганочка вздохнула, но продолжать разговор не стала: очень уж несчастный был у отца вид.
Прошло два дня, Учитель почти совсем поправился, жизнь потекла обычным порядком. Но разговор с отцом не шел у Цыганочки из головы. Что же за этим за всем скрывается? А тут, как на грех, увидела она вечером на площади вереницу телег, затянутых плотной парусиной. И узнала, что завтра отправляется во Всхолмье соляной обоз — оказывается, архигеронт прислал специальных послов с просьбой не прерывать торговлю и обещал выплачивать деньги сполна. Вот и случай, — подумалось ей.
Сначала она даже сама испугалась: какой такой случай? Для чего случай? Но кто-то внутри поддразнил: а для того случай — съездить и все разузнать. — Так отец же болеет, как его оставить? — Отец уже не болеет. За неделю с ним ничего не случится, — ответил кто-то. — А что ты Сметливу скажешь, если спросит — кто твоя мать? Цыганочка заколебалась. Плата за проезд с обозом пустяковая — можно взять из шкатулки, отец и не заметит. А ему записку оставить, чтобы не беспокоился. Может, рискнуть?
В молодости все решается просто. И на следующий день Цыганочка уже сидела в тряской телеге рядом с возницей, молодым симпатичным парнем по имени Приварок и болтала с ним как обо всякой всячине, так и ногами. Он говорил ей приятные, утешительные вещи: что до Семихолма они доберутся дня за четыре, лишь бы без задержки проскочить болота, а назад, налегке — и того быстрее. Рассказывал, какие места их ждут впереди, пугал про Болотное Ботало. Цыганочка смеялась и ничуть не боялась — их же много, пусть Ботало боится. Кони шли бодрой рысью, погода стояла чудесная — и думала Цыганочка, как правильно она сделала, что поехала: назад приедет, а скоро и Сметлив. Он же говорил — дней на десять уходит. Вот как раз все и выйдет…
И правда, все получалось как нельзя лучше. Даже дорога через болота оказалось нетрудной — недавно расширенные и укрепленные ради пушки мостки позволяли ехать довольно быстро. Как всегда, смущали людей своим жалобным видом кусты-глазастики, но уж с этим ничего не поделаешь — только терпеть. А как выехали на Переметное поле, дорога и вовсе пошла отличная, до самого Семихолма.
Цыганочка ничуть не устала, на ночь Приварок устраивал ее заботливо, отдавал свое одеяло, за едою подсовывал лучший кусок. У нее было прекрасное настроение, когда на четвертый день к вечеру показались островерхие ржаво-красные крыши Семихолма, столицы славного государства Всхолмского. Цыганочка без конца вертела головой, разглядывая чудные строения с ажурной деревянной резьбой на фасадах, убегающие вверх по холмам лесенки, прозрачные бассейны, наполнявшиеся из родников. Большое мрачноватое здание Высшей Школы напомнило ей слова отца, что здесь, в Семихолме, он учился. А она здесь родилась, и была безмерно счастлива, что родина ее — этот красивый, разбросанный по холмам
