Было еще утро Я планировал, что сначала мы все разузнаем у моего старого приятеля Руса. Рус, довольно светлокожий негр с Карибских островов, то ли с Ямайки, то ли с Барбадоса. С годами меняются его истории о своей судьбе Вот как Рус об этом рассказывает. Еще мальчишкой он ухитрился перебраться в Америку Какое-то время жил в Кей-Уэсте и Майами Во время второй мировой войны ему удалось поступить на службу в армию. Он пережил высадку в Нормандии и демобилизовался уже в Париже. Там встретил девушку, Розмари, хорошенькую блондинку из Дании, которая изучала историю искусств. Они поженились. После этого Рус никогда не покидал Францию, за исключением летнего отпуска на Ибице. По моему скромному мнению, датские девушки становятся самыми лучшими женами для мужчин любой национальности. Розмари говорила по-английски лучше, чем Рус, и с заметным акцентом Нью-Джерси Но если как следует прислушаться, можно заметить, что в звуке «th» у нее проступает твердое 'д', рудимент произношения родного языка.
Такси влилось в движение на бульваре Сен-Жермен и сделало правый поворот на рю де Бельшас.
— Ну-ну, — сказала Розмари, когда, открыв дверь, увидела меня, — смотри-ка, кота тянет домой. Перерыв между двумя рюмками тянулся слишком долго, да, Хоб?
Она провела нас через крохотную кухоньку.
Квартира у Руса темная, малюсенькая и заставлена мебелью. На королевского размера постели лежало яркое мексиканское одеяло, днем кровать служила кушеткой. Недалеко от нее поблескивал медный, украшенный орнаментом стол из Марокко с высоким медным кальяном на нем. В углу виднелся маленький чертежный стол с лампой на гибкой ножке, на котором Рус делал свои рисунки. И рядом с ним радиоприемник. На стенах висело несколько оригинальных набросков, работы друзей Руса. В комнате стоял устойчивый домашний запах вина, хорошего табака и воскресного ростбифа.
С тех пор как я видел ее последний раз, Розмари стала полнее, но все еще была очень привлекательной леди. Пышной, с открытым лицом, и хотя льняные волосы немного начали седеть, улыбка оставалась такой же сердечной, как всегда.
— Розмари, я хотел бы познакомить тебя с моей клиенткой, мисс Ракель Старр, — сказал я.
— Привет, — улыбнулась Розмари, — любой клиент Хоба Дракониана — мой друг. Как поживает твое детективное агентство, Хоб?
— Я здесь как раз по делам агентства, — объяснил я. — И всем моим друзьям предстоит поучаствовать в расследовании.
— По правде, это не очень большое расследование, — вмешалась Ракель. — Большое я не могу себе позволить. Хотя, наверно, мы можем рассчитывать на гонорар в конце, если все пойдет как надо.
— Никто и не ждет какой-либо прибыли от агентства, — заметила Розмари. — Зато оно дает нам пищу для разговоров
Рус и Розмари жили в маленькой квартире в доме номер шесть на рю де Бельшас, недалеко от Дворца Инвалидов и Палаты Депутатов. Это была одна из тех парижских квартир, где арендная плата контролируется городом. Такие квартиры, словно в поощрение тем, кто не переезжает, существуют и теперь, даже в районах, где обычная плата неимоверно высока. Ходили слухи, что в этом здании жила сама Лесли Карон, хотя на самом деле никто ее не видел.
Рус остался таким же, как всегда. Огромный добродушный мужчина с большими маслянистыми глазами цвета жженого сахара. Он горбился над своей чертежной доской в углу гостиной, весь день рисуя карикатуры под аккомпанемент джазового шепота из своего приемника. Он встал, приветствуя меня, и заключил в жаркое объятие, каким обмениваются изгнанники, жившие когда-то на Ибице.
Мы сели и за парой кружек пива «Стелла д'Артуа» обсудили старые и новые времена. Рус был средоточием новостей и сведений об Ибице и ее далеко разлетевшихся изгнанниках. Рус и Розмари каждое воскресенье устраивали открытый дом, французы это называют «приход на одну порцию». А Рус, ловкий и изобретательный повар, прославился своей миниатюрной мексиканской пиццей и поросячьими ребрышками.
Рус и я знали Алекса в былые дни на Ибице. В то время он был молодым адвокатом, решившим на время забросить карьеру, почувствовав вкус к «дольче вита» <Сладкая жизнь (итал.)> в стиле Ибицы. Немного позже он вернулся к своей практике в Вашингтоне, округ Колумбия. Это последняя новость, какую я о нем слышал.
От Ракель я узнал, что в недавнее время Алекс работал в «Селунн Групп», компании, занимающейся созданием всевозможных фондов для различных целей. Некоторые из этих фондов были законные. В этот период Алекс и встретился с Ракель. Они планировали вместе поехать в Европу, Алекс отправился первым. С группой «Проклятые монстры» он играл в Париже. Для него это было что-то вроде хобби. Алекс любил парижскую дешевую музыкальную сцену. Вскоре после приезда он исчез.
Рус давно уже ничего не слышал об Алексе, и тот не выходил на Руса после того, как снова появился в Париже.
Начинать поиски придется с музыкального ансамбля Они играли в кафе «Эль Манго Энкантадо», на рю Грегори Ланжевен, недалеко от Центра Помпиду. Розмари, у которой французский гораздо лучше моего, заказала мне комнату в одном из моих любимейших маленьких отелей, в «Синь», на рю дю Синь, рядом с Бебором. А для Ракель мы заказали отдельный номер в «Крийоне», знаменитом шикарном отеле. Несмотря на ограниченность в средствах, она делала все правильно. Ведь первый приезд в Париж надо провести с роскошью. Отель близко к Лувру, пояснила она мне. Там она собиралась коротать время, пока я буду искать Алекса.
12. «ЭЛЬ МАНГО ЭНКАНТАДО»
Ракель и я идем на восток по бульвару Сен-Жермен, потом на север по бульвару Сен-Мишель, переходим Сену по мосту Сен-Мишель и пересекаем остров Сите, на минутку останавливаемся, чтобы посмотреть на Нотр-Дам, и затем попадаем на Севастопольский бульвар на правом берегу Сены.
«Эль Манго Энкантадо» — один из южноамериканских кафе-ресторанов, недавно открытых, чтобы обслуживать бесчисленное множество южноамериканских студентов и беженцев, которые стали частью образа современного Парижа. Маленькое, тускло освещенное помещение, где можно со стаканом вина просидеть весь день. Рядом Бебор, величайший музей искусства, и библиотека, основанная Помпиду <Хоб имеет в виду Жоржа Помпиду, в 1962 — 1968 гг, премьер-министра, в 1969 — 1974 гг, президента Франции.>. Это очень смешанный район, соединение древности и модерна, или, говоря словами Бодрийяра, гипермодерн.
Музыкальный ансамбль как раз устраивался на сцене. Лидер, Марчелло, мне его показали, курчавый уругваец, играет на фортепиано. Я спросил, можно ли угостить его.
За бокалом чинзано Марчелло сказал, что Алекс обычно останавливался в квартире на бульваре Огюст-Бланки в тринадцатом округе.
— Вы знаете тринадцатый? — спросил он. — Там есть большая торговая аллея на площади Италии. Обычно мы встречались с Алексом в ресторане, он называется «Рочес». Алекс всегда опаздывал. Я ждал его, гулял по торговой аллее, разглядывал старых дам с собачками, пил аперитив. Но так получилось, что я не видел Алекса в последний раз, когда он приехал из Амстердама. Хотя с ним был Хуанито. Эй, Хуанито, можешь что-нибудь сказать этому парню об Алексе?
Хуанито, барабанщик, маленький, широкогрудый, с чертами индейца, в очках с тяжелой роговой оправой, был сыном чилийского дипломата до прихода к власти Пиночета.
— Конечно. Когда он приехал из Амстердама, я встретил его на Северном вокзале. Мы пошли вместе на ленч в кафе «Транкилите» на рю Симон-ле-Фран. Вы знаете это место, недалеко от площади Непорочных, где околачиваются торговцы наркотиками?
Я знал это место. Студенты, изучающие искусство в Беборе, часто рисуют там. И, конечно, туристы. Эти улицы закрыты для движения транспорта, хотя иногда там появляются случайные машины и, будто гиппопотам, идущий на цыпочках среди тюльпанов, прокладывают себе путь в толпе.
— По-моему, Алекс кого-то ждал, — продолжал Хуанито. — Он почти каждую минуту опускал газету
