голове его бурлили идеи, теории, выводы.
Кей колебалась, покусывая нижнюю губу. «Ты спустился на несколько ступенек и вдруг исчез. Я перестала тебя видеть. Стояла там и все смотрела, смотрела... А потом я услышала шум, и ты снова появился на лестнице. Бегом».
Супруги вернулись домой, оставив дверь открытой. Кей сразу же села на кровать. Масрин бродил по комнате, переводя дыхание. Ему приходили на ум все новые и новые идеи, и он с трудом успевал их анализировать.
– Ты мне не поверишь, – произнес он наконец.
– Почему же? Попробуй объяснить мне!
Он рассказал ей про дикарей.
– Мог бы сказать, что побывал на Марсе, – отозвалась Кей.
– Я бы и этому поверила. Я ведь своими глазами видела, как ты исчез!
– А чемодан! – внезапно воскликнул Масрин, вспомнив, как бросил его на бегу.
– Да бог с ним, с чемоданом, – отмахнулась Кей.
– Надо вернуться, – настаивал Масрин.
– Нет!
– Во что бы то ни стало. Послушай, дорогая, совершенно ясно, что произошло. Я провалился в какую-то трещину во времени, которая отбросила меня в прошлое. Судя по тому, какой комитет организовал мне торжественную встречу, я, должно быть, приземлился где-то в доисторической эпохе. Мне непременно нужно вернуться за чемоданом.
– Почему? – спросила Кей.
– Потому что я не могу допустить, чтобы случился парадокс. – Масрина даже не удивило, откуда он это знает. Свойственное ему самомнение избавило его от раздумий над тем, как у него могла зародиться столь причудливая идея.
– Сама посуди, – продолжал он, – мой чемодан попадает в прошлое. В этот чемодан я уложил электрическую бритву, несколько пар брюк на молниях, пластиковую щетку для волос, нейлоновую рубашку и десять-пятнадцать книг – некоторые из них изданы в 1951 году. Там лежат даже «Обычаи Запада» – монография Эттисона о западной цивилизации с 1490 года до наших дней. Содержимое этого чемодана может дать дикарям толчок к изменению хода истории. А теперь предположим, что какие-то предметы попадут в руки европейцам, после того как те откроют Америку. Как это повлияет на настоящее?
– Не знаю, – откликнулась Кей. – Да и тебе это неизвестно.
– Мне-то, положим, известно, – сказал Масрин. Все было кристально ясно. Его поразила неспособность жены к логическому мышлению.
– Будем рассуждать так, – снова заговорил Масрин. – Историю делают мелочи. Настоящее состоит из огромного числа ничтожно малых факторов, которые сформировались в прошлом. Если ввести в прошлое еще один фактор, то в настоящем неминуемо будет получен иной результат. Однако настоящее есть настоящее, изменить его невозможно. Вот тебе и парадокс. А никаких парадоксов быть не должно!
– Почему не должно? – спросила Кей.
Масрин нахмурился. Способная девчонка, а так плохо улавливает его мысль.
– Ты уж поверь мне на слово, – отчеканил он. – В логически построенной Вселенной парадокс не допускается. Кем не допускается? Ага, вот и ответ.
– Я представляю себе, – продолжал Масрин, – что во Вселенной должен существовать некий универсальный регулирующий принцип. Все законы природы – яркое воплощение этого принципа. Он не терпит парадоксов, потому что... потому что... – Масрин понимал, что ответ имеет какое-то отношение к первозданному хаосу, но не знал, какое и почему.
– Как бы там ни было, этот принцип не терпит парадоксов.
– Где ты набрался таких мыслей? – изумилась Кей.
Никогда она не слыхала от Джека подобных слов.
– Они у меня появились очень давно, – ответил Масрин, искренне веря в то, что говорит. – Просто не было повода высказаться. Так или иначе, я возвращаюсь за чемоданом.
Он вышел на площадку в сопровождении Кей.
– Извини, что не могу принести тебе оттуда подарки, – бодро произнес Масрин. – К сожалению, они тоже привели бы к парадоксу. В прошлом все принимало участие в формировании настоящего. Устранить хоть что-нибудь – все равно что изъять из уравнения одно неизвестное. Результат будет совсем другим.
Он стал спускаться по лестнице.
На восьмой ступени он опять исчез.
Снова очутился он в доисторической Америке. Дикари сгрудились вокруг чемодана, всего в нескольких метрах от Масрина. «Еще не открывали», – с облегчением заметил он. Разумеется, чемодан и сам по себе – изделие довольно парадоксальное. Однако, вероятно, представление о чемодане – как и о самом Масрине – впоследствии изгладится из людской памяти, переосмысленное мифами и легендами. Времени свойственна известная гибкость.
Глядя на дикарей, Масрин не мог решить, кто же это – предшественники индейцев или самостоятельная, рано вымершая раса. Он ломал себе голову, принимают ли его за врага или за распространенную разновидность злого духа.
Масрин устремился вперед, оттолкнул двоих дикарей и схватил свой чемодан. Он бросился назад, обежал вокруг невысокого холма и остановился.
Как и прежде, он находился в прошлом.
«Где же, во имя хаоса, эта дыра во времени?» – подумал Масрин, не замечая необычности употребленного выражения. За ним гнались дикари, постепенно окружая холм. Масрин почти нашел ответ на собственный вопрос, но, как только мимо просвистела стрела, у него тут же все вылетело из головы. Он понесся во весь дух, усердно перебирая длинными ногами и стараясь бежать так, чтобы холм оставался между ним и индейцами. Позади него шлепнулась дубинка.
Где дыра во времени? Что, если она куда-то переместилась? По лицу его струился пот. Очередная дубинка содрала кожу с его руки, и он обогнул склон холма, отчаянно разыскивая убежище.
Тут его нагнали три приземистых дикаря.
В тот миг, когда они замахнулись дубинками, Масрин бросился на землю, и туземцы, споткнувшись об его тело, полетели кувырком. Но тут подбежали остальные, и он вскочил на ноги.
Вверх! Эта мысль появилась внезапно, молнией прорезав все его существо, охваченное страхом. Вверх!
Масрин бросился бежать вверх по холму в полной уверенности, что ему не добраться до вершины живым...
...И вернулся в меблированный дом, все еще судорожно сжимая ручку чемодана.
– Ты ранен, милый? – Кей обвила руками его шею. – Что случилось?
В голове у Масрина оставалась лишь одна разумная мысль. Он не мог припомнить доисторическое племя, которое отделывало бы дубинки так искусно, как эти дикари. То было почти уникальное искусство, и он жалел, что нельзя прихватить одну из дубинок для музея. Потом он оглядел розовато-лиловые стены, ожидая, что из них выпрыгнут дикари. Или, может быть, эти низкорослые люди прячутся в чемодане? Он попытался овладеть собой. Голос рассудка говорил ему, что пугаться нечего: трещины во времени возможны, и в одну из таких трещин его заклинило. Все остальное вытекало отсюда логически. Надо только... Но с другой стороны логика не интересовала его. Не поддаваясь никаким разумным доводам, он озадаченно смотрел на все происшедшее и понимал, что несмотря на любые разумные аргументы, того, что было, не могло быть. Когда Масрин видел невозможное, он умел его распознавать и прямо говорил об этом. Тут Масрин вскрикнул и потерял сознание.
+++
