Во взгляде Моуди промелькнуло доброжелательное сомнение:
— Полагаете? Мы ведь не так уж далеко продвинулись, док.
— Что верно, то верно.
— Не унывайте, — добавил Моуди. — Успехи все-таки есть: круг поисков сузился.
В голосе Джада послышались нотки разочарования:
— Несомненно! Можно подозревать любого и каждого на материковой части Америки…
Какое-то время Моуди сидел, созерцая потолок. Наконец выговорил со вздохом:
— А как быть с семьями?..
— Какими?
— Док, я верю, что вы знаете своих пациентов вдоль и поперек. И если вы считаете, что они не могли совершить ничего подобного, значит, так и есть. Это — ваш улей, и вы хозяин меда. — Он подался вперед. — Но скажите, когда вы соглашаетесь лечить пациента, разговариваете с членами его семьи?
— Нет. Иногда семья даже не знает, что он проходит курс психоанализа.
Моуди, довольный, откинулся назад.
— То-то и оно! — воскликнул он.
Джад смотрел на собеседника во все глаза:
— Неужели вы думаете, что некий член семьи моего пациента пытается убить меня?
— Не исключено.
— У родственника не может быть больших оснований для убийства, чем у самого пациента.
Моуди с трудом поднялся на ноги.
— Ничего нельзя знать наверняка, не так ли? А теперь не подготовите ли список всех пациентов, которых вы принимали за последние четыре или пять недель?
Джад задумался.
— Нет, — выговорил он наконец.
— Врачебная тайна? Мне кажется, сейчас самое время проявить гибкость. На карту поставлена ваша жизнь.
— Полагаю, вы на ложном пути. Происходящее не имеет отношения ни к моим пациентам, ни к их семьям. Если бы среди родственников были психически больные, психоанализ выявил бы это. — Он покачал головой. — Очень жаль, мистер Моуди. Я обязан защищать интересы пациентов.
— Вы же сказали, что в досье нет ничего стоящего внимания.
— Да, для нас с вами.
Джад вспомнил некоторые факты. Джон Хэнсон, который подбирал в барах и на Третьей авеню мальчиков. Тери Уошберн, переспавшая со всем оркестром. Четырнадцатилетняя Эвелин Воршак, занимавшаяся проституцией в своем девятом классе.
— Прошу прощения, — повторил он, — но я не могу показать вам досье.
Моуди пожал плечами.
— Ладно, — сказал он. — Тогда вам придется сделать за меня часть работы.
— Какую же?
— Отберите пленки всех тех, кто лежал у вас на диване за последний месяц. Очень внимательно прослушайте каждую. Только на сей раз не как врач, а как детектив, выцеживая по капельке любую зацепку.
— Я так и делаю. Это моя работа.
— Сделайте еще раз. И внимательнее. Не хотелось бы лишиться вас до успешного завершения дела.
Он взял пальто и начал облачаться, совершая телодвижения, смахивающие на танец слона. «Поистине обманчиво мнение, что полные люди преисполнены грации», — подумал Джад, глядя на Моуди.
— Знаете, что больше всего настораживает во всей этой путанице? — задумчиво спросил тот.
— Что?
— Вы задали трудную задачку, сказав, что их было двое. Одного можно счесть психом, но как быть с двоими?
— Не знаю.
Моуди с минуту упорно рассматривал Джада.
— Господи, боже мой! — наконец произнес он.
— Что такое?
— У меня жуткий сумбур в голове. Если я прав, за вами охотятся не один и не двое, а много больше.
Джад уставился на него, как на идиота:
— Вы хотите сказать, будто действует целая шайка маньяков? Чушь несусветная!
Моуди вздрогнул от возбуждения.
— Доктор, я подозреваю, кто там дергает за ниточки.
Он смотрел на Джада ясным взглядом.
— Я еще не знаю, как и почему, но, кажется, догадываюсь, кто.
— Так выкладывайте!
— Вы упрячете меня в дурдом, если только заикнусь. Я всегда утверждаю: коль открыл рот — говори путное. Если я на верном пути, вскоре все расскажу.
— Надеюсь, — серьезно сказал Джад.
Собеседник сверлил его взглядом.
— Нет, док, если вы хоть чуточку цените свою жизнь, молитесь, чтобы я был неправ.
И Моуди распрощался.
Джад взял такси и поехал в кабинет. Была пятница, полдень, до Рождества оставалось три дня. С Гудзона дул порывистый промозглый ветер, и люди, спешащие за праздничными покупками, шли, сгибаясь по его напором. Витрины магазинов были украшены елками с зажженными лампочками. Мир на земле. Благоволение. И Элизабет с их нерожденным ребенком. Может быть, когда-нибудь в будущем — если останется жив — к нему тоже придет умиротворение, он освободится от прошлого со всеми его усопшими и начнет новую жизнь. Да, с Анной он мог бы… Стоп! Что толку мечтать о замужней женщине, которая уезжает с любимым мужем?
Такси остановилось, Джад вышел и беспокойно посмотрел по сторонам. Но что там разглядишь, когда понятия не имеешь, каким оружием тебя прикончат и в чьи руки его вложат.
Он поднялся к себе, запер наружную дверь и отодвинул панель, за которой хранились пленки. Кассеты были расставлены в хронологическом порядке с указанием фамилии пациента. Он взял самые последние и отнес к магнитофону. Все встречи на сегодня отменены, можно сконцентрировать внимание и попытаться найти хоть какую-нибудь зацепку, касающуюся родственников или друзей. Джад считал предположение Моуди малообоснованным, но уважение к проницательному толстяку не позволяло отмахнуться от просьбы.
Вставил кассету и вспомнил, когда делал это в последний раз. Неужели только вчера вечером? С воспоминаниями нахлынул ужас. Кто-то задумал убить его в той самой комнате, в которой прикончили Кэрол.
Вдруг в голову пришло, что из поля зрения совершенно выпали пациенты бесплатной больницы, где он работал одно утро в неделю. Наверное, потому что все убийства связаны с кабинетом. И все же… Он подошел к секции с надписью «Больница», просмотрел кассеты и забрал с полдюжины.
Первая — Роза Грэхэм.
«… Несчастный случай, доктор. Нэнси постоянно хнычет. Капризный ребенок, и если я наказываю ее, это, знаете ли, только на пользу.
— А вы когда-нибудь пытались понять, почему Нэнси без конца плачет? — спросил голос Джада.
— Потому что избалована. Папочка вконец испортил ее, а потом сбежал. Нэнси всегда считала себя
