До сих пор он со всей возможной поспешностью выпроваживал Анну из Франции, повинуясь приказу регентши, и, пока не было никаких распоряжений короля, отменяющих данные ему инструкции, его не в чем упрекнуть. Конечно, никому в голову не приходит, что ему известны намерения короля относительно Анны и что он может отказаться выполнить повеление регентши.
Но стоит только полномочному королевскому курьеру догнать его с новым приказом, как он должен будет немедленно подчиниться, иначе его обвинят в неповиновении.
Анне это было известно так же хорошо, как и ему. Их обоих, затаивших дыхание во тьме, охватило одно и то же ощущение — полной беспомощности.
Сквозь плетеные стены сарая они могли слышать каждый звук во дворе, а когда первое оцепенение прошло, переползли к другой стороне сеновала и смогли даже увидеть сквозь щели в стене группу всадников, освещенных луной.
Их было четверо; очевидно, двое дворян со слугами.
Блез и Анна сразу же узнали по силуэту — острому носу и выступающему подбородку — Пьера де ла Бретоньера, сеньора де Варти. Он был дворянином королевской палаты и главным лесничим; воистину железный человек, неутомимый слуга короля, великолепный наездник, для которого не существовало слишком большого расстояния, рьяный исполнитель и живое воплощение любой королевской воли или каприза. То, что с этим поручением послали именно его, свидетельствовало о важности дела.
— Ну что ж, господин де Флерак, — проговорил он сухо, — с вашего позволения, мы спешимся и выразим свое почтение миледи Руссель. Нет никаких сомнений, что это именно то место. И расстояние правильное, и липа перед домом. Вы хорошо придумали — спросить в доме на околице.
Он соскочил с седла, оставил коня слуге и в сопровождении де Флерака зашагал через двор; впереди двигалась его тень — короткая, неровная.
Для двоих смотревших из сарая шаги его были как последние песчинки в песочных часах. Если бы гонцы спросили наудачу у хозяев дома, не видел ли кто-нибудь из них проезжавших по этой дороге даму и господина, то у беглецов ещё оставалась бы надежда. Можно было рассчитывать, что сьер Оден и его жена солгут со спокойной совестью. Но, по-видимому, их соседи дали де Варти точные сведения, и он знает, что его добыча находится здесь. Едва ли приходилось ждать от робких крестьян, что они станут это отрицать и дерзко врать в глаза королевскому офицеру.
Когда раздался стук в дверь, Анна снова стиснула руку Блеза.
— Именем короля! — прозвучало в тишине. — Откройте! — И нетерпеливый окрик: — Вы что там, оглохли?
После паузы стукнули отодвигаемые засовы; верхняя половина двери распахнулась.
— В чем дело? — послышался недовольный голос Одена.
— Ты, мошенник, — заговорил де Флерак, — ну-ка, говори повежливей, когда отвечаешь дворянину, черт побери! Я тебе велел открыть дверь, а не её половину. Что, мы с монсеньором так и будем топтаться здесь перед твоим свинарником?
— Но, господа, откуда ж мне знать, кто вы?
В запинающемся бормотании Одена ощущались отголоски векового рабства. Перед знатными господами он мгновенно сделался мягким и покладистым.
— Когда понадобится, тогда и узнаешь, кто мы. Тебе приказано было открыть именем короля — этого достаточно. Так что поторопись.
Оден отодвинул остальные засовы.
— Господа, умоляю простить меня… Это я спросонья. Что вашим милостям угодно?
Де Варти заговорил, повысив голос так, чтобы его услышали все в доме:
— Мы хотели бы поговорить с английской госпожой, которая остановилась здесь — с очень знатной англичанкой, мадемуазель Руссель.
— Но, господа, — возразил Оден дрожащим голосом и достаточно искренне, поскольку соображал медленно, — здесь нет никакой иностранной мадемуазель…
— Ты врешь! Нам сказали в доме чуть дальше по дороге — как бишь звали эту скотину? Флодрен? Флодре? Ну да, Флодре, — он сообщил, что эта госпожа здесь со своим спутником, господином де Лальером, который был ранен, свалившись с коня. Так что не шути со мною, деревенщина, а передай мадемуазель, что я свидетельствую ей свое почтение и прошу оказать мне честь побеседовать с нею.
— Вот и все, — шепнула Анна на ухо Блезу. — Лучше я выйду. Все кончено…
Но он удержал ее:
— Подождите…
— О-о, — прозвучал ещё один раболепный голос, — конечно! Монсеньор герцог имеет в виду высокую красивую барышню в штанах и сапогах! А я и не знала, что она англичанка. Ну да, монсеньор…
Без сомнения, это Одетта выступила вперед, оттеснив Одена.
— Ах да, конечно же, монсеньор. Госпожа со странными глазами и рыжеватыми волосами? Сильно загорелая?
— Совершенно верно… Где она?
— И господин с широкими скулами, такой большеротый?
— О Господи, создатель… Да.
— Монсеньор, я в отчаянии! Их здесь нет. Они выехали сегодня рано утром в Сен-Боннет-ан- Брес.
— Врешь! Этот самый Флодре говорит, что де Лальер опасно ранен, что он может даже умереть.
— Да нет же, монсеньор герцог, не давайте себя обмануть такому идиоту, как Флодре. Ну что за скотина — монсеньор заслуженно его так назвал! Откуда Флодре знать, что случилось, если это мы привезли сюда бедного господина? Расшибся он сильно, что правда, то правда, а голова у него болела и того хуже; но его никак нельзя было уговорить остаться в постели нынче утром. Они с госпожой уехали вскорости, как рассвело. Правда ведь, Оден?
Зажатый, как в тиски, между женой и ужасными господами, крестьянин сумел издать лишь неясный звук, который мог означать все, что угодно.
Де Флерак взорвался:
— Ба! Разве вы не видите, сударь, что эта старая ведьма врет? И если она врет, то мы вздернем её со всем выводком прямо на этом дереве! Смотри, свинья старая, это вредно для здоровья — мешать королевскому делу. Дайте света, мы поглядим, что там внутри…
— Эй! Де Лальер! — вдруг позвал он. И, не получив ответа, проворчал: — Судя по всему, их могли и убить… Надо заглянуть в дом, мсье де Варти.
Блез с Анной у себя на сеновале почувствовали, как по двору прокатилась волна страха. В конце концов, крестьяне ничего не выигрывали, укрывая своих гостей от преследования короля, потерять же они могли очень многое. Оден, явно готовый признаться, пробормотал, должно быть, что-то, потому что де Флерак гаркнул:
— Ага! Ну-ка, ну-ка! Ты что-то там сказал, а?
— Ничего он не может сказать, кроме правды, я надеюсь, — вмешалась Одетта.
И обещание грядущего семейного скандала, прозвучавшее в её голосе, снова заткнуло рот её мужу. А она продолжала, вдруг разразившись бурей:
— Монсеньору, значит, угодно думать, что мы способны на убийство! Это такие-то люди, как мы! Да будет известно монсеньору герцогу, что мы владеем своей землей по наследству и никому не задолжали ни лиарда!.. — Ее речь зазвучала с удвоенной скоростью и пылом. — Зажги-ка свечу от очага, Жанно. Пусть эти высокородные господа войдут. Пусть поищут среди нас трупы. И пусть их тысяча чертей заберет! Вы подумайте — убийцы! Это про нас-то! Нечестивая ваша кровь!..
— Господи Иисусе, прекрасная дама! — успокаивал её де Варти. — Придержи язычок, ради Бога! Мой друг ничего такого не имел в виду, но мы отвечаем перед королем…
Зажегся свет. Голоса постепенно утихли — все вошли в дом.
Анна перевела дух.
— Отважное сердце! Наше счастье, что в этой семейке она мужчина. Может быть…
