– Недавно был на премьере… – задумчиво произнес Артур. – Смотрел этот новый фильм Кустурицы…
– Не люблю Кустурицу, – заявила Жанна. – Цыгане все время бегают, кричат, руками машут…
– Там совсем не про цыган, – мягко заметил он. «Авторское кино для нее слишком сложно. Надо бы чего попроще… Женщина ведь!»
– А этот сериал, что сейчас на первом канале идет, о пятидесятых – смотрела?
– Нет.
– Не любишь сериалы? – удивился он.
– Да дело не в этом… – засмеялась Жанна. – Тоже все как-то неестественно. Тычут в глаза всякими историческими реалиями, которым почему-то с трудом веришь! Героиня с перманентом строчит на швейной машинке «Зингер», герой в рубашке «поло» и нарочито широких брюках произносит пламенную речь о своем желании отправиться на целину… Непременно Сталин с трубочкой, непременно зловещий Берия – блестит очками и таращится на хорошеньких и невинных девиц, непременно призрак ГУЛАГа, который грозит разлучить влюбленных… Отмытые студенты театральных вузов, которые пляшут под патефон в тихом дворике, старательно изображая атмосферу тех лет… А как надоели одни и те же актеры!
– Вот ты, оказывается, какая, Жанна Ложкина… – снисходительно протянул Артур.
– Какая?
– Тонкая, сложная натура!
– Перестань, Артур, – устало отмахнулась она. – Ты-то почему все время играешь?
– Разве я играю?
– А то!
Артур Потапенко почувствовал раздражение. Жанна решительно не признавала тех правил, которые давно и всем были известны. И она совсем не пьянела… В отличие от Артура, у которого реальность уже потихоньку начала искажаться.
– Один момент… – извинился он и вышел в тамбур. Там, у окна, сосредоточенно разжевал антипохмельную таблетку.
Вернулся и снова налил коньяк в рюмки.
– Ну, за искренность!
Жанна выпила, отставила рюмку от себя.
– Все, Артур, больше не буду…
– Зря, зря… Это ж не коньяк, это амброзия! – осуждающе произнес он и налил себе еще, надеясь вдохновить своим примером Жанну. – В наше время, когда все заполонил суррогат…
Ложкина опять смотрела в окно, и тени бежали по ее лицу, странно изменчивому, неуловимо прекрасному – «и прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен…». Кажется, именно так сказал поэт.
У Артура защипало глаза, и он подсел к ней ближе.
– Жанна… Ну почему ты такая жестокая, а? О чем ты думаешь? Чего тебе еще не хватает?.. – с упреком произнес он.
– Артур, перестань, – равнодушно ответила Жанна.
– Вот ты скажи – ты кого-нибудь любишь? – чуть не со слезами в голосе настаивал он. – Есть хоть кто-то или что-то, способное тронуть твое сердце?
– Артур…
– Нет, ты скажи! – воскликнул он.
– А тебе чего не хватает? – Она повернулась, в упор посмотрела на него своими глазищами.
– Тебя и не хватает… – пробормотал он завороженно. Поезд трясло на стыках. У Артура было чувство, будто он летит на «американских горках» то вверх, то вниз. – Жанна… Ты ведь не знаешь… А я давно хотел сказать, что я…
Он закрыл глаза и потянулся к ней губами, едва не плача от умиления – так велика была его любовь к ней. Он буквально только что осознал размеры этой любви, ее глубину… Пожалуй, если нырнуть, то будет поболее тысячи атмосфер!
Она оттолкнула его и села на диван напротив.
– Ложись спать, Артур.
– О, как ты жестока…
– Выгоню! – предупредила она.
– За что? За то, что люблю? – с обидой произнес он. – Ты ведь… как это? Ты ведь просто зажралась, Жанна! Стольких людей, можно сказать, погубила…
– Перестань. – В голосе ее были металл и лед. Ага, значит, задело! – Выгоню за недостойное поведение…
– А что ты сделала с Юркой, помнишь? – упрямо продолжал Артур Потапенко. Теперь у него была другая цель – доказать Жанне, насколько она не права. – Он из-за тебя, из-за тебя! – с двенадцатого этажа сиганул… Мозги по всему асфальту… Ты это видела, а? Его в закрытом гробу хоронили, между прочим!
В следующее мгновение что-то произошло, но что именно – Артур так и не сумел понять. Просто вдруг обнаружил себя в тамбуре лежащим на ковровой дорожке. Явственно слышался мерный и громкий шум прибоя. «А, ну да… Балтика где-то рядом!» – озарило его.
И он пополз вперед. Он хотел к морю. Он не боялся воды. Надо было только преодолеть этот бесконечно длинный туннель…
Он полз и полз, пока не уткнулся в чьи-то ноги.
– Скоро? – с мукой в голосе спросил он.
– Скоро, скоро… – ответили ноги. – Бологое уже проехали.
– Бологое, – повторил Артур.
Он чувствовал себя настолько разбитым и несчастным, что не выдержал и принялся рыдать. В голос.
– Тише, пожалуйста! – строго сказали ноги. – Пассажиров мне перебудите!
Артур хотел высморкаться. Потянулся к темно-синей ткани, что висела перед ним, но перед его носом взмахнули веником. Только тогда он попытался сосредоточиться и обнаружил, что стоит на четвереньках перед проводницей – та в данный момент подметала тамбур. Темно-синяя ткань была ее юбкой.
– Она меня выгнала, – с тоской произнес Артур.
– За что?
– За недостойное поведение…
– Понятно, – сурово произнесла проводница.
– Я ее, можно сказать, люблю, а она… – Артура сотряс новый приступ рыданий. Он попытался встать, наступил рукой на собственный галстук и снова упал.
– Ладно… – вздохнула проводница. – В моем купе пока перекантуешься.
Она забросила Артура к себе в купе и снова принялась подметать. За окнами медленно начинало светать.
– Милочка, мне бы чайку! – выглянула в коридор пожилая, очень известная актриса. – Бессонница совсем замучила.
– Сейчас, будет вам чаек, Ольга Петровна… – дисциплинированно отрапортовала проводница. – Один момент…
Она плакала. «Юра, зачем? Господи, Юра, прости меня…»
Стучали колеса на стыках, мелькали столбы за окнами.
Утром к поезду пришел Вениамин Осинин – похожий на Пушкина, вдруг ставшего блондином и надевшего очки, помог дотащить Потапенко до такси.
– Жанночка, глазки красные… Плохо спала?
– Плохо, Венечка, – мрачно ответила она. Осинина все любили – он был добр, порывист, нескладен и, ходили слухи, тайком писал стихи. У него никогда не было постоянной девушки – это тоже все знали. – А Артур, как видишь, вообще не смог дорогу перенести.
– Бедный… Отвезем его в гостиницу.
Осинин предложил и Жанне остаться в гостинице, отдохнуть, но она не согласилась.
– Нет уж, поехали в офис… Покажешь мне потом Питер? – спросила она.
– О да! – с небывалым жаром ответил Осинин. – Перво-наперво пойдем на Литераторские мостки, к могиле Достоевского! Сначала – туда!
– Пойдем, – послушно ответила Жанна. К Достоевскому так к Достоевскому… Осинин был странным и милым. Он своей любовью к писателям чем-то напоминал… кого же?..
Жанна так и не вспомнила, потому что голова была занята мыслями о Юре. Она ни о чем другом не могла думать – только о Юре и о том, почему все это произошло. Словно искала возможность хоть как-то исправить прошлое…
Осинин оказался неплохим гидом. Все свободное время они гуляли по Питеру вдвоем – Потапенко в этих прогулках не участвовал. После своего фиаско тот был мрачен, хмур, говорил только на абстрактные темы, красоты «Северной Венеции» были ему до лампочки.
Конец мая и часть июня пролетели незаметно.
А потом, когда Жанна в одно из воскресений ждала Веню Осинина, сидя на скамейке в Летнем саду, раздался телефонный звонок.
– Алло! – сказала она, даже не поглядев на номер абонента, выскочивший на экране.
– Доброе утро, Жанна, – сказал мужской голос, странно знакомый.
– Доброе, – машинально ответила она. – Кто это?
– Не узнала? Это я, Василий Ремизов.
– Какой еще Ремизов? – удивилась Жанна, но тут же вспомнила. Боже мой, это ее «первый встречный»… Ну да, не так давно он даже как будто мелькнул в ее памяти!
– Правда, забыла, – удивился тот. – А я вот решил позвонить… И еще хотел попросить прощения. Кажется, я в последний раз был не особенно вежлив.
– Да, это точно! Все как всегда, – сердито ответила Жанна. – Мы разругались в пух и прах. Разругались и разбежались в разные стороны. Я не ожидала, что ты позвонишь мне…
– Как дела?
– Ужасно, – быстро ответила Жанна. – Ты был прав – мне не стоило идти на ту свадьбу.
– Что, ты сумела расстроить ее?
