маловато, в квартирах было холодновато и сыровато — поэтому белье после стирки сушили на чердаке. Дверь чердачную запирали. И вдруг в одно воскресное утро дом облетела весть роковая: чердачная дверь взломана! И взлом тот был не простой, а загадочный. Сами подумайте: дверь взломана, а все белье, что сушилось, — в целости. Там из трех квартир белье висело — и, представьте себе, ни одна наволочка, ни одни кальсоны не пропали! Для чего тогда, спрашивается, взлом было делать?!
Дабы внести в это дело уголовную ясность, побежали в милицию, мильтона привели. Он констатировал печальный факт: да, замок взломан. Причем не с лестницы, а с чердака. То есть кто-то с крыши через чердачное окно проник на чердак и, не покусившись на чужую нижнюю одежду, взломал дверь, ведущую на лестницу, — и удалился. При таком повороте события все жильцы, как тогда говорилось, опупели от удивления, весь дом загудел от толков и домыслов. Анфиса Степановна, старушка из 27-й квартиры, та даже утверждала, что это на чердаке не люди, а ангелы побывали. Потому что как же это так: белье свободно висит, бери что хошь, а они ничего не тронули! Но прочие обитатели дома логически отвергли эту божественную гипотезу. Во-первых, двери взламывать — это поступок, что там ни говори, не ангельский. Во-вторых, будь то даже ангелы-распроангелы, никакого особого благородства они не проявили тем, что белье не уперли; ведь у них, у ангелов, свое небесное обмундирование, им сорочек или там бюстгальтеров не требуется. И, в-третьих, никаких ангелов нет, их зарубежная пропаганда выдумала. Через неделю, после горячих споров и теоретических рассуждений, жильцы пришли к выводу, что в этом деле явно замешана гаванская шпана. Хулиганы тайно проникли на чердак соседнего дома, откуда по крыше перебрались на наш чердак и совершили взлом дверного замка, дабы быстренько вынести все белье по лестнице и затем забодать его на толкучке. Но в последнюю минуту гаванцам почудилось, что их зашухерили, и они в жуткой панике покинули чердак, не успев совершить замышленного злодеяния. Как видите, уважаемый читатель, весь этот вывод построен на недоказанных домыслах. Но не будем смеяться над жильцами дома! Ведь в то, не такое уж отдаленное, время никто на Земле еще не ведал о наличии неопознанных летающих тарелок, никто знать не знал о том, что Земля регулярно посещается иномирянами. Знай это жильцы дома — у них бы хватило ума догадаться, что побывали на их крыше и чердаке никакие не гаванцы, а просто-напросто инопланетники.
Та чердачная сенсация — так заполонила умы жильцов, что совершенно заслонила собой другое событие. А состояло оно в том, что в ночь, предшествующую тому утру, когда был обнаружен взлом, кто-то позвонил в квартиру No 25, находившуюся на той лестнице, что вела на чердак. В этой однокомнатной квартирке (бывшей швейцарской) одиноко обитала бухгалтерша ЖАКТа Клавдия Борисовна Птенчикова. Она, естественно, была удивлена — кто это будит ее среди ночи?! Когда она сквозь дверь спросила: «Кто там? Чего вам надо?» — ей никто не ответил. Но затем она услыхала детский писк — и открыла дверь. На лестничной площадке стоял, аккуратно закутанный в добротную теплую одежду, малыш; на вид ему было годика два.
— Подкидыш!.. Только этого мне не хватало! — воскликнула тетя Клава. Затем внесла ребенка в квартиру, уложила на кушетку — не оставлять же его на лестнице. И вдруг малыш улыбнулся ей, да так ласково и весело, что она мысленно повторила: «Только этого мне не хватало!» Но повторила уже в ином, самом положительном смысле. Короче говоря, она решила усыновить дитя, и вскоре осуществила это, оформив его через загс на свою фамилию и присвоив ему имя Юрий.
Родителей своих Клавдия Борисовна не знала, воспитывалась в детдоме, потом окончила бухгалтерские курсы, устроилась счетоводом в наш ЖАКТ, получила квартиру. А вообще-то, судьба ее не баловала. Замуж вышла поздно, да и муж попался какой-то несерьезный — вскоре покинул ее ради другой, что покрасивше. Красотой, честно говоря, тетя Клава не блистала. Зато блистала она добротой своей. Если в доме кому помощь нужна — все к тете Клаве бегут. Она и за больным поухаживает безвозмездно, и обиженного утешит, и деньгами из последних своих средств поможет. За ней не только в нашем доме добрая слава утвердилась, но и в соседних домах. Мало того, слава та, по каким-то космическим каналам, и до одной дальней планеты дошла; иначе не подкинули бы тете Клаве иномиряне своего ребенка. Впрочем, о том, что он не из мира сего, она знать не знала, ведать не ведала. И даже позже, когда Юрик признался ей, что он на Земле гость, а не хозяин, она ему не поверила, за выдумку сочла. А та загадочная чердачная история произошла, когда я еще совсем маленьким был. Услыхал я об этом много позже, уже в мало- мальски разумном возрасте. Мне взрослые рассказали. Загадочный взлом так въелся в их память, что они много лет спустя его переживали и пережевывали.
3. ТРУСОВАТЫЙ ХРАБРЕЦ
Жили мы с Юриком Птенчиковым по одной лестнице, но до поры до времени никакой дружбы у нас не намечалось — как, впрочем, и вражды. Был он мальчишка как мальчишка. Правда, добрый, необидчивый. Ребята с нашего двора любили его и, любя, Парголовским иностранцем звали. Как известно, в Парголове когда-то много ингерманландцев (в просторечии — чухонцев) обитало. А у Юрика с речью не все благополучно обстояло: он иногда как-то странно, непонятно выражался, слова коверкал. Вроде бы на иностранный манер. Все думали, что это он нарочно выпендривается, чтобы из общей массы выделиться. Но так как шкет он был невредный, то это ему охотно прощали.
Когда пришло время, родители определили меня в школу. В ту же школу и в тот же 1-«а» пошел и Юрик. Так мы стали первоклассниками-одноклассниками. И до выпускных экзаменов вместе учились. А дружба наша началась с третьего класса. Об этом подробно рассказать надо. В нашем дворе стояло невзрачное одноэтажное строение, там продавцы из продмага пустую тару хранили. Впрочем, хранили — не то слово. Дверь в то тарохранилище они почти никогда не запирали. Ребята с нашего двора часто проникали туда, играли в прятки между штабелями ящиков. И вот в одно декабрьское воскресное утро иду я по двору (мать меня в аптеку за аллохолом послала) — и вижу: дверь в склад приоткрыта, и оттуда дым идет и светится там что-то неровным светом. И в этот момент выбегает оттуда Борька, восьмилетний шкет с нашего двора, и вопит бестолково: «Пожар! Пожар! Юрка сгорит!» Потом другой мальчишка выскакивает — Семка из 26-й квартиры — и тоже кричит что-то насчет пожара. Оказывается, они вдвоем там кантовались, какой-то дот возводили из ящиков, потом холодно им стало, а у Семки-дурака спички имелись, и он «маленький-маленький костерчик из досочек разжег», а огонь вдруг на ящики перекинулся. Ребята эти своими силами хотели пожар ликвидировать, а в то время Юрик через двор шагал. Он дым увидал, каким-то образом догадался, в чем тут дело, и поспешил на помощь, и как-то так получилось, что едва он в склад вбежал, как на него эти шпанята (конечно, не по злой воле) штабель ящиков обрушили. Впрочем, все это позже выяснилось. А в ту минуту, после того как эти двое из склада выбежали, оттуда донесся болезненный вопль Юрика. Он выкрикивал какие-то непонятные слова.
Во дворе в этот момент, кроме меня, этих двух перепуганных мальчишек и девчонки Зойки из 27-й квартиры, никого больше не было. И я понял, что именно я должен поспешить на помощь Юрке. Но мне стало страшно. Несколько драгоценных секунд я мысленно уговаривал сам себя — и все не мог решиться. И тут Зойка проскандировала своим писклявым голоском: «Фимка-бояка, Фимка-трусишка!» После этого я кинулся в складское помещение. Я распихал горящие ящики, нашел лежащего под ними Юрика — и выволок его на чистый воздух. К тому времени во дворе показались взрослые, а вскоре и пожарные подоспели.
Юрик — бедняга месяц в больнице на Большом проспекте отлежал и вышел оттуда с чуть заметной хромотой — это из-за того, что сухожилие на левой ноге было огнем повреждено. Из-за этой микрохромоты его, когда призывной возраст настал, на военную службу не взяли. А у меня на всю мою жизнь осталось чувство вины: если бы я не потратил нескольких секунд на трусость, то ожог был бы поменьше и никакой хромоты у Юрки не получилось бы.
Как видите, при пожаре том никакая героическая кончина мне не угрожала. У меня только пальто на правом плече обгорело, да на левой ладони волдырь от ожога вскочил — вот и все. Но тетя Клава сделала из этого какой-то подвиг, всем стала твердить о моей якобы отваге, а главное — навсегда внушила Юрке, что я его от верной гибели уберег. И с той поры он стал считать меня своим спасителем и покровителем. А когда его из больницы выписали, он первым делом попросил классную нашу наставницу Нину Васильевну, чтобы она посадила его за парту рядом со мной. Нина Васильевна просьбу эту охотно выполнила, отсадила от меня Кольку Пекарева, а на его место Юрик сел. Я против этой рокировки не
