– А вдруг они его специально скатили? – Витька подошел к танку. – Может, это не металлоискатели, может, это вандалы?
– Это скоты, – подытожил Генка. – Просто скоты…
Генка развернулся и поплелся к мотоциклу.
Глава 8
Закончить игру
Жмуркин пнул дверь и вошел на кухню. Витька завтракал оладьями. Макал один край оладьи в сметану, другой в вишневое варенье, затем накалывал вилкой и отправлял в рот.
На Жмуркина Витька особого внимания не обратил, наглые приходы Жмуркина были обычны, Витька к ним уже привык.
Жмуркин нервничал и выглядел плохо – круги под глазами, трясущиеся руки. Цветом же лица Жмуркин напоминал выцветшие джинсы.
– Чего? – спросил Витька. – Только не говори, что тебя опять посетила Коммерческая Муза!
Жмуркин издал нечленораздельный звук.
– Я всю ночь думал, как нам загнать танк обратно. – Жмуркин хищно понюхал воздух, схватил оладью, булькнул ее в сметану и целиком затолкал в рот.
– Ну?
– И ни фига не придумал, – Жмуркин схватил следующую оладью. – Ни фига. А ты?
– Я тоже. Это тот случай, когда мы бессильны. Танк не закатить. Пойдем к Генке, может, он чего намозговал?
– Да что он может придумать, – Жмуркин собрал несколько оладий и завернул их в газету. – Надрессировать десять тысяч мышей, впрячь их в танк… Убого. Идем в гараж, а то я у тебя все оладьи слопаю.
Генка валялся на гаражном диване. И Витька вдруг испытал странное и новое для себя чувство – он вдруг увидел Генку через тридцать лет. Вот он, Генка, располневший до габаритов средних размеров пивной бочки, лежит на продавленном до полу диване, пьет квас или уже даже пиво и строит на подлокотнике пирамиду из ореховых скорлуп. В середине двадцать первого столетия. Как всегда.
Витька потряс головой, и виденье рассеялось.
– Я не знаю, что делать, – сказал Генка.
– Эту фразу я слышу сегодня в тысячу пятисотый раз, – Жмуркин треснул своей каской по полу. – Это что, теперь твоя любимая фраза, а, Крокодайл?
Генка в ответ кинул в Жмуркина пластиковой бутылкой.
– Сократ[11] говорил, – вмешался Витька, – что опаснее всего тот человек, который знает, как и что надо делать!
– Брехня, – Жмуркин нервничал. – Брехня… Что же это такое?! Мы трудились, трудились, так и не натрудились. Что теперь? Танк так и будет стоять на земле и пушкой книзу?
– Я не знаю, что делать, – повторил Генка.
– Да уж! – Жмуркин стал бегать по гаражу. – Он не знает, что делать!
– Прекрати истерику! – крикнул Витька.
– Сам прекрати! – Жмуркин подпрыгнул. – Скоро День Победы, а у нас ничего не готово!
Витька подобрал с пола пластиковую бутылку, молча подошел к Жмуркину и треснул его по голове. Жмуркин плюхнулся на диван.
– Вот и помолчи, – сказал Витька. – Хватит выть. Я считаю, что нам надо возвратиться на улицу Победителей и сделать все, что мы должны сделать. Это ничего, что танк скатился. Доделаем все.
– Точно, – Жмуркин стукнул кулаком по столу. – Надо закончить игру. Генка, отрывайся от дивана, едем!
– Я устал, – Генка повернулся на бок. – И задолбался. Никуда не поеду.
Витька удивился. Генка никогда не уставал. Генка был всегда бодрым. Генка мог поднять гирю весом в полтора пуда и водить автомобиль на двух колесах. И вот Генка устал.
– Крокодайл, давай поднимайся. – Жмуркин взял Генку за руку и попытался стянуть его с дивана. – Поедем…
Генка молча вытянул из кармана ключи и кинул Витьке.
– Поедем сами, – сказал Витька.
Жмуркин сразу же надел шлем и вытолкал мотоцикл на улицу.
Витька тоже нацепил каску, надел перчатки и занял место за рулем. Витька не очень любил водить, но выбора не было. Он завел двигатель и медленно повел мотоцикл в сторону улицы Победителей.
Всю дорогу Жмуркин трясся от страха и рассказывал Витьке об автокатастрофах, в которых принимали участие его знакомые и знакомые его знакомых. Все эти автокатастрофы заканчивались летальным исходом или, по крайней мере, серьезными увечьями. Это не прибавляло уверенности Витьке, и он сбавлял и сбавлял скорость. Когда в конце улицы Победителей показался памятник, Витька и вообще остановился.
– Ну что еще? – спросил Жмуркин. – Дальше что, пешком пойдем?
– Ты вперед посмотри!
Жмуркин посмотрел, цокнул языком и сказал:
– Оба-на!
Танк снова стоял на постаменте. Как ни в чем не бывало. Как будто он с постамента никогда и не скатывался. Даже длинная восьмидесятимиллиметровая пушка, которая опустилась с помощью Витьки, теперь бодро смотрела стволом вперед.
Витька осторожно покатил к площади, словно боялся, что танк рассосется как мираж или сбежит как живой.
Но танк не сбежал. Танк был цел. Сломанная ограда была восстановлена, поломанный можжевельник поправлен. Все, как позавчера. Даже дыры в постаменте от оторванной пластины оказались аккуратно заделаны и замазаны, и дырки были видны лишь при ближайшем рассмотрении.
– Чудеса, – сказал Жмуркин. – Чертовы чудеса…
Витька вскарабкался на башню.
– Люк открыт! – крикнул он. – Тут вся сварка спилена, видно, болгаркой работали. Это не чудо…
– Ясно, – произнес Жмуркин. – Алексей Алексеевич с утра спилил люк, залез внутрь, завел двигатель и въехал на камень…
Витька засмеялся.
– Алексей Алексеевич сказал, что там двигатель разобран. Так что он не мог на нем заехать. Тут что-то другое…
Витька принялся изучать землю вокруг.
– Ничего, – сказал он через десять минут. – Никаких следов. Он как будто влетел на камень.
– Летающих танков не бывает, – сказал Жмуркин. – Или бывают?
Витька не знал. Жмуркин продолжал размышлять:
– Я думаю, Алексей Алексеевич мог втащить этот танк самостоятельно. Одной силой воли. Это очень странный дед. Не исключено, что он глубоко замаскированный супермен. Так сказать, мегастар…
– Жмуркин, хорош чушь пороть, поедем лучше к Генке, обрадуем его.
– Только осторожно рули. А то у меня все кишки протрясены, боюсь, разойдутся.
В этот раз Витька рулил осторожно и жмуркинские кишки остались невредимы.
– Танк на месте, – сказал Витька, сбросил Генкины ноги и сел на диван.
– Чего? – Генка тоже сел.
– Танк, говорю, на месте.
– Как? – Генка аж скатился на пол. – Как на месте?
– Так. Не знаю, как он там оказался, но он на камне.
– Точно, – подтвердил Жмуркин. – Стоит. Это танк-привидение, он заехал на постамент самостоятельно.
Витька ткнул Генку в бок:
– Ген, нам надо приниматься за трафареты. Предстоит куча работы. Картон есть? Жмуркин, ты раздобыл картон?
– Раздобыл, – Жмуркин указал пальцем в угол. – Отличный. Спер в нашей мастерской. Такой в магазине не достанешь.
– Тогда делаем так, – Генка на глазах обретал уверенность в себе. – Я как старый чертежник буду размечать таблички и наносить на них буквы. На каждую фамилию у нас будет свой трафарет… Хотя нет, так будет слишком долго. Сколько имен в твоем списке?
– Шестьдесят пять, – Витька выложил на стол список. – Шестьдесят пять человек.
– Если по пять фамилий на табличку, то получится тринадцать… – Жмуркин был суеверен.
– Можно по тринадцать фамилий, тогда табличек будет пять, – предложил Витька.
– Не будьте бабами, – Генка взял себе список. – Число «тринадцать» ничем не хуже другого числа. Будем делать пять пластин по тринадцать фамилий. Вот и все споры. Дальше. Жмуркин, как самый безрукий, будет разрезать листы картона на заготовки…
– Я не безрукий, я умный.
– Это одно и то же, – сказал Витька.
– Не будем лаяться. – Генка доставал из ящика под верстаком чертежные принадлежности. – Жмуркин режет. Витька, ты, как самый аккуратный и к тому же поэт…
– Я не поэт!
– Это неважно. Ты у нас аккуратный, ты берешь маникюрные ножницы и вырезаешь буквы…
– Поэт с маникюрными ножницами! – засмеялся Жмуркин.
Генка не вытерпел и треснул Жмуркина по голове. Но уже не бутылкой, а каской. Жмуркин притих.
– Повторяю для особо сметливых, – Генка был серьезен. – Если кому-то не нравятся маникюрные ножницы, могу предоставить это.
Генка вытащил из ящика тонкий длинный кинжал для резки бумаги. Генка повертел его между пальцами и кинул Витьке. Витька поймал кинжал за
