поговорю.
Мэй сбросила его руку.
— Я всех обзвонила. Все места, где он бывает. Никто его сегодня не видел.
— Мэй, — нетерпеливо проговорил Уэрри, — разве ты не видишь, что я несколько занят?
— Он там наверху. — Ее слова звучали размеренно и, невыразительно, тяжесть уверенности лишила ее голос жизни — Ом там, наверху, в отеле…
— Глупости! Я хочу сказать, это же просто… глупо.
Мэй прижала ладонь ко лбу.
— Он иногда ночами летал с Барри Латцем, и они всегда летали в отель.
— Ты сама не знаешь, что болтаешь! — рявкнул Уэрри.
— Это правда.
— Если ты знала об этом, почему ничего не сказала мне? — заорал Уэрри, и лицо его исказилось нечеловеческой гримасой. — Это ты! Ты убила его!
Мэй закрыла глаза и упала бы на землю, если бы Хэссон и Уэрри одновременно не подхватили ее. Они вдвоем пронесли потерявшую сознание женщину несколько шагов и усадили на подножку ближайшего грузовика. Тут же стали собираться любопытные, но Куигг запрещающе раскинул руки и оттеснил их.
— Извини, извини, извини, — шептала Мэй. — Мне так жаль!
Уэрри взял ее лицо в ладони.
— Я не должен был говорить такого. Но только… только, Мэй, почему ты мне раньше об этом не сказала? Почему ты не дала мне знать?
— Я хотела, но не смогла.
— Не понимаю, — проговорил Уэрри почти про себя. — Я этого совершенно не понимаю. Если бы это был кто угодно, но Тео…
Хэссон почувствовал, как что-то поднялось у него из подсознания.
— Он это делал ради наркотиков, Мэй? Он, принимал эмпатин?
Она кивнула, и на ее щеках появились тонкие полоски слез.
— Почему он это делал, Мэй? — продолжал Хэссон, и вдруг все стало на свои места. — Он мог видеть, когда его принимал?
— Я никак не могла этого понять, — простонала сквозь слезы Мэй и схватилась за руку Уэрри. — Однажды ночью я застала Тео, когда он выбирался из окна своей спальни и собиралась сказать тебе, но мальчик умолял меня этого не делать. Тео сказал мне, что когда он с другими ребятами и они все приняли эмпатин, он иногда может видеть то, что видят они. Он говорил, это происходит какими-то вспышками. Он говорил о телепатии и тому подобном, Эл, и он был в таком отчаянии и это было так для него важно, а я один раз слышала, как ты говорил, что эмпатин и гестальтин и тому подобное не вредят.
— Я говорил это, да? — медленно прошептал Уэрри и резко выпрямился. Коммуникатор на его запястье начал гудеть, но он этого не заметил. — Наверное, все могут ошибаться.
Мэй умоляюще посмотрела на него:
— Ему так тяжело жить в темноте.
— Ты знаешь, что здесь произошло? — спросил Уэрри, поправляя фуражку и возвращаясь к привычной роли. — Мы спешим делать выводы. Мы чертовски спешим с выводами, ведь нет никаких доказательств того, что в отеле кто-то есть. То есть, кто-то, кроме Генри Корзина.
Виктор Куигг подошел поближе, щелкая пальцами поднятой руки, чтобы привлечь внимание Уэрри.
— Эл, не хочешь ли ответить на радиовызов? По-моему, что-то случилось.
— Ну вот, — с торжеством проговорил Уэрри. — Это Генри Корзин с сообщением, что все проверил.
— По-моему, это не Генри, — пробормотал Куигг, смертельно побледнев.
Уэрри вопросительно посмотрел на него и поднес коммуникатор к губам:
— Говорит начальник полиции Уэрри.
— Вам не следовало это делать, Уэрри. — Голос по радио звучал неестественно, слова произносились с торжественной неспешностью, словно каждое из них надо было рассмотреть и взвесить, прежде чем включить в послание. — Вы сегодня совершили массу нехороших поступков.
Уэрри чуть опустил руку и озадаченно уставился на передатчик.
— Это Барри Латц?
— Неважно, кто это. Я просто хочу вам сказать, что все, случившееся сегодня — это ваша вина. Это вы убийца, Уэрри, а не я. Не я.
Прислушиваясь к мучительно выговариваемым словам и фразам, Хэссон догадался, что говоривший серьезно ранен. А еще он почувствовал мрачную убежденность в том, что к без того уже кошмарной ситуации добавился какой-то новый ужас.
— Убийцам Что это за разговор об убийстве? — Уэрри схватился за борт грузовика. — Погоди-ка минутку! Мой парень там? Тео ранен?
— Он был здесь, когда взорвалась бомба. Вы этого не ожидали, правда, мистер Уэрри?
— Он в порядке?
Наступили долгая пульсирующая тишина.
— Он в порядке? — крикнул Уэрри.
— Он сейчас со мной. — Голос говорил неохотно, неприязненно. — Вам повезло, он в норме.
— Слава Богу, — выдохнул Уэрри. — А как насчет полисмена Корзина?
— Он тоже со мной, но он не в норме.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Уэрри напряженным голосом.
— Я хочу сказать, что он мертв, мистер Уэрри.
— Мертв? — Уэрри поднял глаза на отель, который теперь походил на черный диск, окруженный тонкой короной, совсем как луна во время солнечного затмения. — Почему у тебя радио Корзина, Латц? Ты убил его?
— Нет, это вы его убили. — Голос заволновался. — Это вы виноваты! Послали толстого, рыхлого старика сюда за мной. Я всего один раз его ударил и… — Наступило недолгое молчание, а когда голос снова заговорил, в него вернулись невыразительные нечеловеческие ноты. — Вам следовало подняться сюда самому и выполнять эту грязную работу, мистер Уэрри. Я бы ничуть не был против схватиться с вами Ни капельки.
— Поспокойнее, Латц! Давай попробуем вернуть этому разговору смысл, пока еще не поздно, — уговаривал Уэрри — Что, по-твоему, я сегодня сделал? Что ты имеешь против меня?
— Бомбу, мистер начальник полиции Уэрри Бомбу!
Уэрри топнул ногой.
— Что за глупая шутка! Ты что, все еще глотаешь свои дурные пилюли, Латц? Эту бомбу подложил Бак Морлачер, и тебе это чертовски хорошо известно!
— А в чем разница? Вы ведь на него работаете, разве не так?
— Я на него не работаю, — сказал Уэрри, беря себя в руки. — Я только что посадил его в тюрьму.
— Ах, как смело! — издевался голос. — Он отсидит целый час, а двадцать минут ему скостят за хорошее поведение. Что по мне, так этого слишком мало за то, что он прикончил моего двоюродного брата и сломал мне ребра.
— Сэмми не умер. Он в больнице, и он жив.
Наступила пауза, передышка в словесном поединке, потом невидимый противник сделал следующий логический шаг:
— Толстый полисмен мертв.
Уэрри сделал глубокий вдох.
— Послушай меня, Барри. Если ты не хотел убивать Генри Корзина, то это меняет дело. Мы сможем поговорить об этом позже. Сейчас меня занимает только одно: чтобы больше никто не был ранен или убит. Ты меня слушаешь?
— Да.
