— Да, но…
Хэссона задело замечание Уэрри, главным образом из-за того, что спорить с ним было бессмысленно, и он погрузился в обиженное молчание. Машина въехала в деловой район Триплтри, и Хэссон стал изучать облик незнакомых магазинов и деловых зданий. Он отметил про себя, насколько по- разному можно сочетать окна, стены и двери, и ностальгически сравнивал увиденное со скромной архитектурой сельских поселков Англии. Наступил обеденный перерыв, и тротуары были запружены людьми. Многие носили яркие летные костюмы, отлично защищавшие от холода. Два полисмена — один толстый и пожилой, другой еле достигший юношеского возраста — дружелюбно кивнули Уэрри, когда машина притормозила на перекрестке. Тот изобразил пародию на официальное приветствие, потом кивнул и ухмыльнулся, снова ощущая себя удобно и надежно в достойной роли — а толстяк показал, что действует воображаемыми ножом и вилкой. Оба полисмена сразу же повернулись и быстро вошли в закусочную.
— Вечно жуют, эти двое, — заметил Уэрри. — Ну, по крайней мере, я всегда знаю, где их найти.
Хэссон изумился тому, насколько неформальны отношения Уэрри с его подчиненными. Он воспринял это как еще один знак того, что он окончательно запутался в чуждом ему мире. Хэссон уже начал тонуть в новых волнах депрессии, когда заметил, что машина, проехав всего три-четыре центральные улицы, въезжает в жилые районы.
— Сколько жителей в Триплтри? — спросил он, оглядываясь по сторонам.
— По последней переписи двадцать шесть тысяч. — Уэрри бросил на него смеющийся взгляд. — Но мы все равно называем его крупным центром. Когда провинции стали автономными и заимели собственные правительства, они захотели по возможности больше напоминать настоящие страны. Поэтому уставы принимали только для городов. В Альберте нет ни деревень, ни поселков. Только города. Сотни.
Он расхохотался и приподнял козырек фуражки. К нему его жизнерадостность явно вернулась.
— Понятно. — Хэссон постарался усвоить эту информацию. — И сколько же человек в вашем отделении?
— Непосредственно на дежурствах четверо. Ты видел, как в столовку Ронни входила половина моего состава. Вторая половина занимается воздушным движением.
— Похоже, что людей маловато.
— Я управляюсь, и это дает мне официальный статус начальника полиции. Если я переведусь в большой город, то только на должность начальника.
Хэссон попытался представить себе, как можно создать эффективную полицейскую службу с помощью четырех полисменов, но его воображение с такой задачей не справилось. Он уже собирался задать очередной вопрос, когда Уэрри притормозил и свернул в небольшой переулок с белыми каркасными домами. Здесь снег не убирали, в отличие от центральных улиц, и он лежал вдоль дороги холмами шоколадного цвета. У Хэссона заколотилось сердце: он понял, что они приехали к Уэрри и сейчас их встретят его домочадцы. Машина с хрустом остановилась в центре переулка, перед домом, наполовину скрытым несколькими молодыми елочками.
— Ну, вот и прибыли, — весело сказал Уэрри. — Роб, ты уже скоро будешь за столом.
Хэссон попытался улыбнуться.
«Не забывайте, — однажды сказал ему доктор Коулбрук, — человек, перенесший нервное расстройство и успешно с ним справившийся, гораздо лучше готов к жизни, чем тот, кто ни разу не пережил этого. Борьба за самообладание вскрывает внутренние резервы и силы, которые при других обстоятельствах остались бы невостребованными».
Вспомнив эти слова, Хэссон попытался найти в них утешение. Не глядя в сторону дома из опасения встретить взгляд незнакомого человека, он открыл дверцу машины и вышел Недавняя разминка у отеля, оказывается, помогла ему раскрепостить мышцы позвоночника и бедренного отдела, и теперь он встал совершенно нормально. Обрадованный этим, Хэссон настоял на том, чтобы взять из рук Уэрри два своих чемодана и нести их к дому самому.
Уэрри красивым жестом распахнул наружную и внутреннюю двери и провел его в теплый мир ароматов кухни, войсковой мастики и камфары. Справа из маленькой прихожей наверх вела лестница. Прихожая казалась еще теснее из-за старомодной вешалки, топорщившейся многочисленной верхней одеждой, стегаными летными костюмами и АГ-ранцами. На стенах в рамочках висели фотографии и несколько довольно беспомощных акварелей. Все это создавало удивительно домашнюю атмосферу, которая заставила Хэссона еще острее ощутить свое одиночество: этот дом был не его домом.
Подавленный и загнанный в угол, он оглядывался по сторонам.
И вдруг дверь в дальнем конце прихожей открылась и оттуда вышла женщина лет тридцати. Среднего роста, светловолосая, с узкими бедрами и довольно пышным бюстом — точь-в-точь те красотки с пухленькими губками, каких Хэссон видел в старых плоскоэкранных кинофильмах. «Вот, — подумал он, — девушка из бара, любящая свою работу, подружка гангстера, девчонка на заднем сиденьи мотоцикла, официантка придорожного кафе, за чью благосклонность водители грузовиков колотят друг друга ножками стульев». Женщина была одета под стать этой многогранной роли: туфли на высоком каблуке, облегающие брюки а-ля тореадор и белая футболка. Хэссон не смог заставить себя посмотреть ей в глаза.
— Мэй, — произнес Уэрри голосом, полным гордости, — я хочу представить тебе моего кузена, Роба Холдейна. Он уже несколько дней в пути и проголодался. Правда, Роб?
— Правда, — согласился Хэссон, смиряясь с тем, что у него нет возможности дипломатично заставить Уэрри понять, что сейчас больше всего на свете ему необходимы одиночество и покой. — Рад с вами познакомиться!
— Взаимно, Роб.
Мэй взяла его протянутую руку и в момент прикосновения внезапно улыбнулась одновременно смущенно и открыто, словно между ними обнаружился какой-то неожиданный магнетизм, заставший ее врасплох. Приемчик был настолько избитый, что Хэссон смутился, но в то же время почувствовал себя польщенным. Уэрри радостно улыбался.
— Нам надо бы выпить. Где бутылка, Роб?
— Вот она.
Хэссон обнаружил, что сунул фляжку с виски себе в карман. Он как раз вытаскивал ее, когда к ним присоединилась остролицая угловатая женщина лет шестидесяти. Одета она была празднично, словно собралась в гости. На ней была масса украшений, а волосы подкрашены в тон костюму из меднотекса.
— А это Джинни Карпентер, мать Мэй, — объявил Уэрри. — Джинни, познакомься с Рабом.
— Очень приятно. — Она посмотрела на Хэссона сквозь прищуренные веки и даже не сделала попытки пожать протянутую ей руку. — Вы тот, кто чуть не кокнулся в машине?
Хэссон был ошарашен.
— Да, конечно…
— Что, у вас в Англии нет хороших больниц?
— Ну, Джинни, — примиряюще влез в разговор Уэрри, — Роб провел в больнице столько, сколько надо было. Здесь он, чтобы отдохнуть и восстановить силы.
— Ему это не помешает, — согласилась Джинни, продолжая критически рассматривать Хэссона. — Посмотрим, каков он будет через два месяца нормального режима.
Хэссон попытался придумать быстрый ответ, который дал бы этой женщине понять, что он всю жизнь предпочитал хорошо питаться и намерен это делать и после того, как уедет из Канады, но резкие манеры старушки смутили все его мысли. Хэссон уставился нанес, онемевший и беспомощный, и пытался найти нужные слова.
— Вы собирались хлебнуть разок? — спросила Джинни, опередив его, и многозначительно посмотрела на фляжку в его руке. — Если вам это необходимо, так давайте, не стесняйтесь. Запах алкоголя меня не беспокоит.
Фраза, которую Хэссон отчаянно пытался сложить в голове, тут же рассыпалась на мелкие кусочки, и он окончательно лишился дара речи.
Уэрри радостно кивал, словно наслаждался поддразниванием давних друзей, Мэй по-прежнему смотрела на гостя с изумленным видом, распространяя волны туманной нежности. Хэссон с трудом подавил желание убежать.
