куклу воздух накачали. Глаза блестят, улыбка от уха до уха, в движениях появилась грация.
— Чучело! С пола-то зачем?
— Копы все тайники очистили, — она уже оглядывыла себя, выгибая шею. — И на самом деле чучело! Пить как хочется! И нажраться бы от пуза!
— На третьем этаже я видел шкаф с женскими тряпками, — сообщил Тимоти.
— Покажешь? — Тина подбежала к пожарному гидранту, приоткрыла вентиль и жадно пила, подставив лицо под струю.
Такие дела. Два дня без воды. Сначала доза, потом утолить жажду.
Напившись, она замотала головой, стряхивая брызги и сверкнула улыбкой.
— Меня зовут Тина, — она сделала книксен. — А вас как?
— Тимоти, — представился Тимоти. — Можно — Тим.
— Гнус, — сказал я.
— Тим, ты обещал что-то показать! — она уже тащила его за руку к лифту. Тощий, ногастый, рукастый жизнерадостный щенок. Каратистка. Наширявшаяся каратистка. Прямо с пола. Из лужи. Я попытался почувствовать отвращение — и не смог. Когда-то она была именно такой — жизнерадостной, открытой, веселой. Сколько ей осталось? Лет пять, не больше. Сейчас двадцать восемь, будет тридцать три. Возраст Христа.
Я неспеша поднялся на третий этаж. Тимоти нашел быстро. Он курил у окна. Не помню, когда Тим последний раз курил.
— Она в ванной, — сказал Тимоти. Холодная идет слабо, но чистая, а горячая хорошо, но ржавая. Чуть теплая.
Он еще долго что-то говорил. Про фильтры очистки, про пластиковые трубы… Какие, к черту, фильтры, если через неделю дома не станет.
Я достал предпоследнюю сигару, скусил кончик и прикурил от золоченой зажигалки. Стена резервуара за окном возвышалась словно стена средневекового замка.
— Она каратистка, — сказал Тимоти, растоптал окурок и отобрал у меня сигару. — Спасибо.
— Сигары не курят взатяжку.
— Она каратистка, понимаешь ты это, или нет?
Нет, средневековые замки делали не из бетона. Из камня, из кирпича, но не из бетона. И башенок наверху нет.
— Ты меня слушаешь, или нет? Скажи мне, ну что ты с ней будешь делать? Мы же как ежики пахать будем!
— Ежики не пахают.
— Не пашут. Грамотей.
Я машинально обстучал карманы, но курева не нашел. Сигары — не курево. А курить я завязал. Два года назад.
— Тим, ты же все понимаешь.
— Мальчики, не оборачивайтесь, я голая! — прозвучал за спиной жизнерадостный голос. — О! расческа нашлась! Все, можете повернуться!
Мы повернулись. Тина оделась в спортивный костюм и расчесывала волосы. Она была до синевы бледная. Раньше это маскировалось грязью. Плоское лицо северных народов, но не круглое, а вытянутое, красноватый оттенок кожи индейцев, типично французский носик — да в ней перемешалась кровь всех наций. Теперь она с веселой яростью расчесывала мокрые, спутанные волосы.
— Есть хочешь?
— Еще как! Слона слопаю.
Тимоти протянул ей сотенную бумажку. — Иди, подзаправься.
— А вы?
— Мы на службе. Ты забыла? Жильцов выселяем.
— А-а… Я последняя. Чес-слово!
— Тина, если бы мы не поднялись на последний этаж, ты умерла бы от жажды через пять дней, — сказал я. — Это наша работа.
Зрачки у нее были абсолютно нормального размера. По внешнему виду — просто веселая девчонка. Это после полной дозы. Я скинул два года с отведенных ей пяти лет жизни.
— Я мигом! Мальчики, вам что принести?
— На твой выбор, — буркнул Тимоти,
— Она не вернется.
Тимоти с яростью обрушил на замок удар кувалды.
— Она каратистка. Некогда нам с ней заниматься. Ну некогда — и все! Куда ты ее денешь? В лечебницу? А денег у тебя хватит? В хоспис? Туда она и сама дорогу найдет.
В наркохоспис никому не пожелаю попасть. Кормежка, койка, четыре часа легкой работы в день — для тех, кто не на последней стадии — и любая наркота без ограничения. Год, максимум полтора — и ты покойник. Гуманно. Ты сам выбрал этот путь. Государство тебе помогает пройти его до конца. Все довольны. Ты попал в рай, государство в кратчайший срок избавляется от балласта.
— Ты хотя бы две сотни ей дал.
— Где ты видел две сотни одной бумажкой?
— Спасибо, Тим.
— За что?
— За то, что не дал две сотни одной бумажкой. Открой мою дверь.
Яростный удар кувалдой.
Мы спустились уже до 13-го этажа, когда лифт пошел наверх. Потом вниз, с частыми остановками.
— Вернулась, — произнес Тимоти. — Ну чего рожу перекосил? Ты ведь хотел, чтоб она вернулась.
Лифт остановился на нашем этаже.
— Парни! Вы здесь?
— Здесь! — откликнулся Тимоти.
— Я пиццу принесла! И еще кое-что!
Кое-что оказалось тремя бутылками легкого виноградного вина и двумя картонными пакетами всякой снеди. Мы нашли квартиру с мебелью. Тина сдернула со стола пыльную, в пятнах, скатерть, смахнула ею пыль со стульев и швырнула в угол. Высыпала на стол содержимое пакетов. Шоколадки, огурцы, пирожки, фрукты, сосиски, запеченые в тесте и конфеты россыпью. Из кармана появились пластиковые одноразовые стаканы, кучка мятых купюр и мелочь.
— Сдача! — заявила Тина. От сотни осталось не больше двадцатки.
— Оставь на карманные расходы, — сказал Тимоти.
— Спасибо! За мной не заржавеет!
— За что пьем? — поинтересовался я, разливая по стаканам.
— Как за что? За мое освобождение из лап кровожадных разбойников!
— За это можно выпить, — согласился Тим, и мы выпили. Потом выпили за освобождение из лап свирепых одноглазых морских пиратов. Потом — за побег из ложи вольных каменщиков. Потом — за освобождение от цепей на галере, за удачный побег из гарема турецкого султана, и, под конец, когда пицца и сосиски уже кончились — за здоровье. Вино было легкое, на нас с Тимоти совсем не действовало, но Тина слегка запьянела. Порозовели щеки, развязался язык, глазки так и сверкали.
— А знаете, мальчики, я вас сначала за гангстеров приняла. Решила, что внизу разборка с конкурентами была, и вы зачищать пришли. А потом за полицейских вас держала. Думала, вы от меня избавиться хотите. Думала, вернусь, а вас нет. Кто вы на самом деле?
Мы переглянулись с Тимоти.
— Тина, ты абсолютно права! — громко зашептал я. Мы наемные киллеры. Я шеф, а Тимоти — мой
