него, чем был.
— Ишь ты, как интересно! — удивляется Дворкин и несколько раз пытается перешагнуть линию. Смеется и грозит мне пальцем. Встает на четвереньки, поднимает двумя пальцами меловую линию, словно это веревка — и пролезает под ней! Он вне круга! С кряхтением поднимается и поправляет линию там, где она неровно легла на пол. — Ох, проклятый ревматизм! А ты шутник, Богдан! — Дворкин уже пассами превращает обычное кресло в кресло-качалку и укореняется в нем. — Задавай свои вопросы. Я честно на них отвечу.
Задавай… Все вопросы, как назло, вылетели из головы. Только что я считал себя хозяином ситуации, а мне погрозили пальчиком и объяснили без слов, что я в этих играх — мальчишка с грязной попкой.
— Этот мир, — делаю широкий взмах рукой, — это виртуальная реальность, да?
— А ты еще боишься поверить? — опять захихикал Дворкин. — Разве в школе не говорили, что чудес не бывает? Ты же взрослый человек, ты целый год изучал этот невозможный мир. Неужели еще остались сомнения?
Растерянность сменяется злостью, и злость возвращает ясность мысли.
— Невозможный, да? Я не физик, я кос-мо-де-сант-ник, понятно? Я работаю по Странникам! Этих невозможностей во сколько насмотрелся, — режу ребром ладони по горлу.
— Физики в сказки не верят, а остальным можно, — Дворкин опять захихикал, закудахтал, забил руками словно крыльями, взлетел, описал под потолком два круга и приземлился передо мной на стол — уже размером с голубя. — А чем тебе не нравятся чудеса? Чем не нравится этот мир? Разве он плох?
— Этот??? — хватаю Дворкина за грудки двумя пальцами и подношу к лицу. — Он игрушечный, не настоящий! Здесь нет ничего настоящего. Здесь только смерть настоящая, разве нет? Ты — божок местный — ты настоящий?
— Расшумелся! Положь, откуда взял! — сердится Дворкин. Отпускаю его. Дворкин становится плоским как лист бумаги. Кленовым листом планирует, кружась, мимо стола на пол, здесь раздувается, вновь становится объемным. Кряхтя, поднимается, отряхивая колени. — А любовь, а счастье здесь не настоящие? А боль и горе — не настоящие? Докажи, что ТАМ, в настоящем мире, ты был счастливее, чем здесь. Назови такой день, мы заглянем в твой файл и вольтметром измерим, как ты был счастлив ТАМ, и как здесь, с Паолой.
Крыть нечем.
— А кто вообще позволил засовывать меня в этот мир?
— Ты погиб ТАМ. Я дал тебе год жизни ЗДЕСЬ. Не нравится? За твоей спиной клавиатура. Нажми на пипочку и сотри свой файл. Это не больно и совсем не страшно, хи-хи-хи. Не хочешь стирать себя, сотри тех, кто тебе мешает. Стесняешься? Давай я за тебя сотру. Назови только имена.
— Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?
— Как — кто? Я их выдумал. Они же игрушечные, не настоящие. Ты сам мне это сказал. Настоящих здесь только двое: ты и я. Почему я не могу выбросить неудачную игрушку?
— Они больше не игрушки. Может, ты их создал, но они больше не твои.
— Так, значит, они настоящие? Живые?
Молчу. Что тут можно сказать? Меня выдрали за уши. Как мальчишку.
— Ладно, сдаюсь, — поднимаю руки. — Зачем этот мир? И зачем здесь я?
— Мне было скучно, вот я его и создал, — опять захихикал Дворкин.
— От скуки? Целый мир?
— Ты не представляешь, КАК мне было скучно! Зато теперь я при деле. Вершу историю. Караю и милую.
— Да за это судить надо!
— Вот мы и перешли ко второму твоему вопросу, — довольно потер руки Дворкин, — зачем здесь ты? Отвечаю: судить меня и этот мир. Готов передать тебе бразды правления. Как ты решишь, так и будет. Вся власть в твоих руках. Отсюда можно даже физически уничтожить весь массачусетский комплекс. Нижние ярусы затопить, а верхние — взорвать.
— Как это?.. Я… Судить…
— Струсил, десантник? А если не ты, то кто? Я? Сумасшедший старик? Я не обольщаюсь насчет состояния своего разума… После того, что сделали с ним… Поэтому я призвал сюда тебя. Молодого, энергичного, решительного. Психически здорового, — Дворкин опять противно захихикал. — Я дал тебе бессмертие в этом мире, дал способности, намного превосходящие средние. Ты понимаешь любой язык, способен быстрей всех перемещаться по отражениям. У тебя активная жизненная позиция. Я заставил тебя целый год мотаться по всему свету, чтоб ты изучил его изнутри. Я наблюдал за тобой. Ты побывал во многих переделках, но предпочитал вести дела без крови. У тебя появилось множество друзей, хотя могло появиться множество врагов. Много раз в минуту опасности ты рисковал на пределе своих возможностей, но не за пределом. Это говорит об уме и чувстве меры.
Ты готов судить мой мир.
ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕ
Мне становится страшно. И тоскливо. Я не готов судить. Я никогда не распоряжался чужими жизнями — только своей. Мне приходилось спасать людей, но не судить. Черт! Что же делать? С Паолой посоветоваться?
Беру себя в руки. Главное — не паниковать. Что говорит наука? Для принятия решения нужна полная, достоверная информация. Есть она у меня? Нет. Значит, не надо торопиться. Поднимаю взгляд на Дворкина. Он опять сменил облик. Передо мной почтенный седобородый старец восточной наружности.
— Дворкин, расскажите (мы опять на «вы»), как возник этот мир? С чего он начался?
— Разве я еще не говорил? С Великого Кодирования. В 2149-м году некий академик Окада собрался умереть. А перед этим имел глупость завещать свое тело науке. А некий профессор Валерио Каспаро ловко воспользовался этим завещанием и за десять суток сумел переписать 98% содержимого головы умирающего академика на кристаллическую квазибиомассу. Трудно найти более неудачное решение. Но некоторые области кибернетики тогда находились под негласным запретом. К тому же, запись должна быть, по возможности, одномоментной. Результатом Великого Кодирования явились 14 триллионов мегабайт, упакованные в двадцать специально построенных зданий. Профессор Каспаро надеялся вырастить искусственный мозг и запихнуть всю эту прорву информации в него. Но не успел — через год скоропостижно скончался. Так и не узнал, что записывал не то, и не так. В Новосибирском Институте Биологического Кодирования начались разброд и шатание. Никто не знал, что делать с этими четырнадцатью триллионами мегабайт, но просто закрыть такую тему невозможно. Преемник Каспаро — талантливый ученый, он занимается проблемой снятия информации с мозга. Современные мнеморекордеры, кстати, разработаны под его руководством. Но его не интересовало, что будет дальше с этой информацией. Другое крыло ученых интересовалось как раз самой информацией. Но им не на чем было крутить эти самые 14 триллионов. И тогда в группу попал один из участников массачусетского проекта.
Как я уже рассказывал тебе, массачусетский проект был похоронен под тройным кольцом лжи. 99.98% населения думали, что машину отключили из-за того, что она начала ВЕСТИ СЕБЯ. 0.02% считали, что она ответственна за ряд крупных катастроф и аварий. И лишь несколько сотен человек знали истину. Энтузиасты безвинно похороненного массачусетского проекта вновь объединились под крышей филиала Института Биологического Кодирования. В глубокой тайне массачусетская машина была расконсервирована и отдана под исследование меня.
— Так вы — академик Окада?
— Нет, молодой человек, я то, что получилось из академика Окада после неудачного опыта с его мозгом. Ребята, к сожалению, попались талантливые. Им удалось раскрутить на компьютере мой мозг.
