Глашатай в алой ливрее продолжал представлять гостей, тщательно подчеркивая их титулы. Оскайн явно проделал кропотливую работу, и теперь глашатай сдувал пыль с редко используемых ими титулов. Вышло на свет полузабытое баронетство Келтэна. Бевьер оказался виконтом, Тиниен – герцогом, Улаф – графом. Самым удивительным, пожалуй, было открытие, что Берит, простой и честный Берит, возит в своем дорожном мешке титул маркиза. Стрейджен был представлен бароном.
– Титул моего отца, – извиняющимся шепотом пояснил друзьям светловолосый вор. – Поскольку я прикончил и его, и всех моих братьев, формально титул принадлежит мне – военная добыча, знаете ли.
– Боже милосердный, – пробормотала баронесса Мелидира, и ее голубые глаза загорелись, – я стою посреди целого созвездия выдающихся личностей. – Судя по ее виду, у нее определенно перехватило дух.
– Лучше бы она этого не делала, – простонал Стрейджен.
– А в чем дело? – спросил Келтэн.
– Такое впечатление, что свет в ее глазах – от солнца, которое светит в дыру в затылке. Я же знаю, что она гораздо умнее, чем кажется. Ненавижу бесчестных людей.
– Ты?!
– Не придирайся, Келтэн, ладно?
По мере того как один за другим произносились высокие титулы гостей, в тронном зале Алберена Астелийского все властнее воцарялась благоговейная тишина. Сам король Алберен, незначительного вида человечек, чьи королевские одеяния явно были ему велики, казалось, съеживался с каждым новым титулом. Алберен, судя по всему, был близорук, и это придавало ему пугливый и жалкий вид кролика или иной такой же мелкой и беспомощной зверюшки, на которую прочие звери смотрят единственно как на подходящий завтрак. Великолепие тронного зала только делало его еще меньше и незначительней – все эти алые ковры, гобелены и драпировки, массивные позолоченные и хрустальные люстры, мраморные колонны создавали героический фон, которому он никак не мог соответствовать.
Королева Спархока, прекрасная и царственная, приблизилась к трону, опираясь на руку посла Фонтена, а за ней следовала закованная в сталь свита. Король Алберен явно не знал, как ему следует себя вести. Как правящий монарх Астела он должен был согласно обычаю остаться сидеть на троне, но то, что весь его двор преклонял колени перед проходившей мимо Эланой, подействовало и на короля, и он не только встал, но и спустился со ступеней трона, чтобы приветствовать ее.
– Ныне жизнь наша достигла своего венца, – провозгласила Элана в своей самой официальной и ораторской манере, – ибо мы, как было, вне всяких сомнений, задумано Господом нашим с начала времен, явились наконец перед нашим дорогим братом из Астела, коего мечтали увидеть с нежных девических лет.
– Она что, говорит за нас всех? – прошептал Телэн Бериту. – У меня-то никак не могло быть нежных девических лет.
– Она использует множественное число по обычаю всех королей, – пояснил Берит. – Королева – более, чем одна персона, она говорит от имени всего королевства.
– Нам оказана честь, коей мы не в силах выразить словами, ваше величество, – промямлил Алберен.
Элана быстро определила ограниченность своего царственного собеседника и гладко сменила стиль речи на менее официальный. Оставив церемонии, она обрушила на бедолагу всю силу своего обаяния, и через пять минут они болтали так, будто знали друг друга всю жизнь. А через десять минут Алберен готов был отдать Элане свою корону, если б только ей пришло в голову об этом попросить.
После неизбежного обмена официальными любезностями Спархок и прочие спутники Эланы отошли от трона, чтобы присоединиться к дурацкому, но необходимому процессу, именуемому «светские разговоры». Говорили они большей частью о погоде. Погода – самая безопасная политическая тема. Эмбан и архимандрит Монсел, глава астелийской церкви, обменялись теологическими банальностями, предусмотрительно не касаясь тех различий в церковной доктрине, которые разделяли их церкви. Монсел был в узорчатой митре и богато расшитом облачении. Его пышная черная борода спускалась до пояса.
Спархок давно уже обнаружил, что в подобном положении лучшая защита для него – грозный вид, а потому привычно стращал своим хмурым взглядом толпы придворных, которые в противном случае замучили бы его пустячной и банальной трескотней.
– Вам нехорошо, принц Спархок? – услышал он голос посла Фонтена. – Судя по выражению вашего лица, у вас несварение желудка.
– Это тактический прием, ваше превосходительство, – пояснил Спархок. – Когда военный человек не хочет, чтобы ему досаждали, он роет рвы и ограждает фланги и тыл рядами заостренных кольев. Грозный вид служит той же цели в светском обществе.
– Да, мой мальчик, вид у тебя достаточно угрожающий. Давай-ка пройдемся по укреплениям и насладимся пейзажем, свежим воздухом, а заодно и одиночеством. Мне нужно кое о чем тебе рассказать, а это, быть может, единственный случай оказаться с тобой наедине. При дворе короля Алберена полно дураков, которые готовы жизнь отдать ради того, чтобы иметь возможность в разговоре как бы случайно упомянуть о личном знакомстве с тобой. Ты, знаешь ли, личность весьма популярная.
– Эта популярность слишком преувеличена, ваше превосходительство.
– Это ты слишком скромен, мой мальчик. Пойдем?
Они незаметно выскользнули из тронного зала и, поднявшись на несколько лестничных пролетов, вышли на продуваемые ветром укрепления.
Фонтен смотрел с высоты на город, раскинувшийся у подножия дворца.
– Странный город, не так ли?
– Эленийские города все выглядят странно, ваше превосходительство, – отозвался Спархок. – За последние пять тысячелетий эленийские архитекторы так и не отыскали ни одной свежей идеи.
– Материон откроет тебе глаза, Спархок. Ну ладно, приступим. Астел на пороге катастрофы. Как и весь мир, впрочем, но Астел ухитрился довести это состояние до крайности. Я делаю все, что в моих силах, чтобы укрепить положение, но Алберен настолько жалок, что почти всякий может вертеть им, как пожелает. Он буквально подписывает все, что ему подсунут под нос. Ты, конечно же, слыхал об Айячине? И его глашатае Сабре? – Спархок кивнул. – Все имперские агенты в Астеле из кожи вон лезут, пытаясь узнать, кто такой Сабр, но до сих пор нам не слишком-то везло. Он походя разрушает систему, которую Империя создавала столетиями, а мы даже ничего не знаем о нем.
– Это романтический подросток, ваше превосходительство, – сказал Спархок. – Неважно, сколько ему лет на самом деле – в душе он глубоко и безнадежно ребячлив. – И он кратко описал случай по дороге в лесу.
– Это может оказаться полезным, – заметил Фонтен. – Никто из моих людей до сих пор не сумел даже проникнуть хоть на одно из этих знаменитых ночных сборищ, так что мы не знали, с какого сорта человеком имеем дело. Дворянство целиком и полностью под его влиянием. Пару недель назад я едва успел остановить Алберена, когда он уже собирался подписать указ, в котором сбежавший крепостной объявлялся преступником. Такой указ перевернул бы вверх дном все королевство. Побег издавна был последним ответом крепостного на невыносимую жизнь. Если он сумеет бежать и продержаться в бегах год и день – он свободен. Отбери у крепостных эту привилегию – и они неизбежно взбунтуются, а бунт крепостных настолько страшен, что о нем лучше и не вспоминать.
– Это было не случайно, ваше превосходительство, – сказал Спархок. – Сабр будоражит не только дворян, но и крепостных. Ему нужен бунт крепостных в Астеле. Он использует свое влияние на дворянство, подталкивая их к ошибкам, которые еще больше разъярят крепостных.
– Да о чем только думает этот человек?! – вспыхнул Фонтен. – Он же потопит Астел в крови! И тут Спархока осенило.
– Не думаю, ваше превосходительство, что его заботит участь Астела. Сабр всего лишь орудие в руках того, кто поставил перед собой гораздо более крупную цель.
– Вот как? И какую же?
– Это лишь предположения, ваше превосходительство, но мне думается, что этот «некто» намерен заполучить весь мир и во имя этой цели легко пожертвует и Астелом, и всеми его
