Чарли Принс был наблюдателен и с грустью заметил, что Артур стал искусно входить в его собственный образ. Голосовые модуляции, отбор слов, их употребление, манера сидеть, ходить, стоять, жесты, мельчайшие нюансы в выражении лица — все это Артур старался перенять;
Чарли Принс же чувствовал себя довольно неловко — ведь ему приходилось наблюдать себя в живом зеркале.
Что же касается Артура, то больше всего его поразила открытая им незрелость Чарли Принса и его маленького мира. Из всех своих наблюдений Артур сделал невеселый вывод о том, что Чарли Принс и ему подобные нырнули из детства в юность — и там остались. Нет, они могли расти и дальше, делаться выше, значительнее, но умственно и эмоционально — это был предел. Нахватались взрослых слов и манер, а что за ними? Но об этом Артур, конечно, не распространялся.
Его волнение особенно возрастало, когда дело близилось к деньгам.
Первого числа каждого месяца миссис Марш с улыбкой входила в комнату с дорогим конвертом, адресованным Чарли Принсу. Прежде чем открыть, Чарли Принс подносил его к свету, и становились видны контуры кусочка бумаги — чека на пятьсот долларов, подписанного Джеймсом Ллевеллином.
'Семейный адвокат, — пояснил однажды Чарли Принс и с досадой добавил:
— Одного отца мне было мало, так старик Ллевеллин играл роль второго и с самого детства”.
Для Чарли это были не деньги. Для Артура же чек был Ключом. Ключом к волшебному саду, недостижимому для него. Ключом к комнате Синей Бороды, вход в которую ему был запрещен. Ключом к Энн Хортон. Желаемое оплатить им было нельзя, но отпереть дверь — можно.
Однако еще более мучительным для Артура оказалось то, что каждый месяц на несколько часов все деньги были его. Чарли Принс расписывался на обороте, а потом Артур нес чек в банк, где у него был свой маленький счет, и получал наличные. Вернувшись, он аккуратно вычитал сумму, которую Чарли Принс занимал у него в последнюю неделю-другую, и только потом отдавал остаток соседу по комнате. Он делал так по настоянию Чарли Принса.
— Это лучший способ убедиться в моей честности — в плате за комнату и в наших расчетах, — объяснял Чарли. — А кроме того, тебе дадут наличные запросто, а у меня с этим могут быть проблемы.
Вот так каждый месяц на несколько часов Артур становился другим человеком. Чарли Принс великодушно предоставлял ему свой гардероб, и Артур пользовался им, идя в банк; особенно он любил один прекрасно скроенный костюм из отличной ткани, который сидел на нем как влитой. А во внутреннем кармане этого костюма лежал бумажник, в котором в новеньких хрустящих купюрах находились пять сотен долларов. И не было ничего удивительного, что в один из таких дней он и произвел то впечатление, о котором мечтал.
Когда Артур вошел в кабинет своего шефа, Энн Хортон сидела на углу стола и беседовала с отцом. Она собиралась ему что-то ответить, но взглянула на Артура — он стоял на пороге — и замолкла, а затем стала отляпывать его снова уже с нескрываемым восхищением.
— Ну вот, — сказала она отцу, — я вижу здесь этого молодого человека уже в который раз, а ты все еще не удосужился нас познакомить.
Ее тон смутил Артура — ведь мистер Хортон всегда представлялся ему недосягаемым божеством, стоящим где-то на вершине горы и мечущим оттуда громы и молнии. Но еще более смутил Артура сам мистер Хортон, который после короткого замешательства представил его дочери в словах, зазвучавших в ушах Артура как музыка.
— Это Артур, — сказал он, — блестящий молодой человек, и мне доставляет удовольствие тебя с ним познакомить.
И такую великолепную возможность Артур упустил. Бездарно упустил.
Все, что он говорил, было неостроумно, и говорил он таким тоном, что сказанное становилось еще глупее. И пусть даже Энн Хортон смотрела на него горящим взором, он понял, в чем причина, и стал за это клясть себя и весь мир.
У него не было денег — в этом все дело. Имей он их — они встретились бы сегодня, и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра тоже. Но их не было. Ничего не решающая выпуклость в кошельке могла, конечно, позволить дойти до определенных пределов — но не далее. А все остальное: одежда, манеры, все, что он в себе выработал, — значения не имело. Без денег все это ерунда. А с ними...
С ними! Он и раньше чувствовал себя не слишком свободно, но эта мысль и вовсе парализовала его. Энн Хортон сразу же уловила внезапно происшедшую перемену — у нее, несомненно, был развит материнский инстинкт.
— Вам нехорошо, — вырвалось у нее. И вдруг — идея; окрыленный ею, он, как Феникс, восстал из пепла.
— Да, чувствую я себя неважно, — ответил он, с трудом узнавая свой собственный голос, — но ничего серьезного. Правда, ничего.
— И все же вам надо домой — и немедленно, — сказала она твердо. — У меня внизу машина, и мне не составит никакого труда...
Артур мысленно ударил себя кулаком по лбу. Один раз он уже провалился, так неужели опять?! Дом миссис Марш никогда не казался ему сверхубогим, но сейчас... Нет, туда она его не повезет.
Вдохновение вложило в его уста нужные слова — и они произвели впечатление.
— Сегодня так много работы, — с сожалением и мужеством проговорил Артур, — нельзя же откладывать. — А потом добавил с непринужденностью, которую вырабатывал часами:
— Но все-таки я хотел бы увидеть вас еще раз. Нельзя ли позвонить завтра вечером?
'После этого, — приказал он себе, когда огонь внутри него стал было угасать, — выбора у тебя уже нет”. Ну а Чарли Принса перед выбором, конечно, даже и не поставил. Ровно без семи двенадцать после негромких сдавленных хрипов и непродолжительной борьбы тот лежал на своей кровати без признаков жизни. Он был уже мертв, но пальцы Артура еще довольно долго сжимали его горло — на всякий случай.
Известно, что лучший для убийцы способ спрятать концы — просто найти свою жертву в толпе, всадить в нее пулю, а затем спокойно уйти.
В петлю же заводят ходы чересчур хитроумные и слишком искусные. И в этом смысле Артур совершил свое убийство весьма расчетливо, хотя никакого расчета в его действиях не было.
Дело в том, что с той минуты, как он расстался с Энн Хортон, и до того, как он в конце концов убрал свои пальцы с горла Чарли Принса, Артур пребывал в каком-то безрассудном возбуждении, зная, что надо сделать, но не думая как. И когда он наконец поднялся и взглянул на лежащее перед ним тело и весь ужас случившегося дошел до него, он растерялся. Душа отлетела, сомнений в этом быть не могло, но тело, тело- то осталось. И что же, Господи, с ним теперь делать?
Он мог запихнуть его в шкаф, чтобы по крайней мере оно не бросалось в глаза, но что толку? Ведь миссис Марш все равно придет завтра утром — убираться и выбрасывать мусор, — а замка в шкафу нет, значит, тело от нее не спрячешь.
Или взять стоящий в углу чемодан Чарли Принса, положить его туда и куда-нибудь отправить. Но куда? В отчаянии он стал обдумывать этот вариант, но в конце концов вынужден был прийти к выводу, что в мире нет такого места, куда можно отправить чемодан с телом, будучи уверенным, что убийство не раскроют.
Но в отношении чемодана Артур шел по верному пути, и, когда план наконец созрел, он с готовностью решил ему следовать. В глубине дома миссис Марш находилась кладовка — сырой погреб с тяжелой дверью, которая, хотя никогда не запиралась, делала комнату безлюдной, заброшенной и холодной — и зимой и летом. Пусть труп спокойно там разлагается — никто и не узнает. Значит, избавиться все-таки удастся, надо только запихнуть его в чемодан и отнести вниз, в кладовку.
К своему неудовольствию, Артур обнаружил, что, хотя чемодан был очень большой, тело в него влезало с трудом, и, прежде чем получилось, пришлось как следует потрудиться. Но наконец он закрыл чемодан на замок и покатил в коридор. И все же, когда Артур спускался с лестницы, где-то на полпути это произошло. Он почувствовал, что чемодан сползает со спины, сделал отчаянное усилие удержать его, но в следующее мгновение чемодан уже летел через голову вниз, с грохотом, от которого дом содрогнулся. Артур тотчас же бросился за ним, успел увидеть, что он не раскрылся, и вдруг понял, что стоит нос к носу с миссис Марш.
