уровне. Я пока не считаю себя вправе двигаться дальше, слишком многого еще не понимаю. Мне всего девятнадцать лет! Какой из меня в дорхота старший мастер?
Девушка внимательно смотрела на мгновенно ставшего хмурым Лека и размышляла. А ведь у него сейчас духовный кризис, он сам еще не понимает кем и чем стал, не знает, что должен делать. И ради чего. Запутался в самом себе. Витки кружева осознания. Император как-то рассказывал о нем, только Элиа тогда не слишком-то поняла, что он имеет в виду. Зато хорошо поняла сейчас. Вот оно, оказывается, где собака порылась. Каждый человек, следующий Пути, обязательно доходит в своем развитии до перепутья, развилки, где должен сделать выбор как и куда следовать дальше. И следовать ли вообще. Подавляющее большинство горных мастеров ведь так и не забираются выше первого уровня понимания, белый шнурок получает один из нескольких сотен носящих черный. Причина тому одна — неполное понимание сути Пути Воина. Нежелание платить страшную цену за оное понимание. Не все находят в себе мужество отречься от себя самого. Слишком трудно, слишком больно, слишком безнадежно. Именно на этом перепутье сейчас и находится Лек ар Сантен, по мастерству давно превзошедший многих старших мастеров, но по сути таковым еще не ставший. Не решившийся сделать выбор. Однако Элиа понимала, что горец его сделает, совсем скоро сделает. И знала каким он, этот выбор, окажется. Она понимающе улыбнулась и нежно погладила любимого по щеке. Ему будет трудно, но он справится. В этом девушка была уверена. Не тот человек, чтобы просто так сдаться на милость обстоятельств. Лек станет драться до конца.
Влюбленных отвлек скрип ступеней под чьими-то тяжелыми шагами. Элиа досадливо выругалась, а горцу пришлось в спешном порядке одеваться и прыгать в окно. Только воздух зашумел под взмахами черных крыльев, и девушка снова осталась одна. Принесло ведь кого-то, не поленился подняться на самый верх башни в двести локтей. Судя по звукам и покашливанию, сам настоятель, взявший в последнее время моду подолгу беседовать с послушницей о сути заповедей отцов-основателей Церкви. Не сидится ему в тепле, убийце старому, все ходит и ходит, никак не успокоится. И в самом деле, когда Элиа открыла дверь, перед ней стоял отец Ордан. Старик опирался о посох и тяжело дышал. Девушка едва сдержалась, чтобы не высказать слуге божьему все, что думала по поводу несвоевременного визита. А он втянул ноздрями воздух и понимающе усмехнулся. Ой, мама, он же все понял, похоже… Неужто нюх настолько острый, что сумел уловить запах недавних любовных утех? Или? Дорхот его разберет, этого доставучего святошу, все возможно, прощелыга еще тот, в молодости, похоже, сам немало девиц перепортил.
— Здравствуй, дочь моя, — ирония так и била из голоса отца-настоятеля. — Натешилась?
— Здравствуйте, святой отец! — сделала книксен Элиа, все еще проклиная про себя неуместную настойчивость даонирца. — Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Да ты садись, дочь моя, в ногах правды нет, — прищурился он, сам с кряхтеньем и явно видимым облегчением опускаясь на табурет. — Все ты понимаешь. Посадить бы тебя на хлеб и воду за распутство, ну да пес с тобой, молода еще, глупа, никуда от природы не денешься. Думай только когда и с кем, а то подловят, что слаба на передок, мало не покажется. Нашу кухню ты знаешь.
— Знаю, святой отец, — покраснела девушка, досадуя на себя — слишком соскучилась, действительно сглупила, нельзя было встречаться с Леком здесь. Слава Единому, что старый убийца не знает с кем она встречалась, тогда бы точно срочно бежать пришлось.
— Давно хотел поговорить с тобой на одну интересную тему, дитя, — взгляд отца Ордана был тяжелым, давящим. — Ты кое-чего так и не поняла, потому совершаешь много ошибок. Не хочу спорить, ты неплохо справляешься, но воспринимаешь работу слишком лично, слишком близко к сердцу, а этого происходить не должно.
— Я не… — растерялась Элиа.
— Помолчи, да послушай лучше старого, опытного человека, — раздраженно проворчал настоятель. — Давно хотел тебе это сказать, да все как-то случая не выпадало. Я тебе, дитя, зла не желаю, что бы там по этому поводу ни думала. Глупишь ты, воспринимаешь объект, как человека. Как врага. Так нельзя, пойми. Для тебя объект человеком быть не должен, это всего лишь помеха, требующая устранения. По почерку твоей работы видно, что ты ненавидишь и презираешь устраняемых. Это верный способ провалиться. Ум должен оставаться холодным и ясным, ненависть ослепляет, заставляет терять осторожность. Не ты первая такая, только вот все, не понявшие вышесказанного, обязательно гибнут. Раньше или позже, но гибнут.
— Но я не разу не провалилась, святой отец! — возразила удивленная девушка.
— Да, ты обладаешь немалыми задатками, дитя, — вынужден был согласиться старик. — И ты удачлива. Но на удаче далеко не уедешь. Слишком рискуешь. Ну кто тебя просил за одну ночь работать двоих? Ты не подумала о том, что первого могут обнаружить и поднять переполох? Не подумала. А это случилось. Едва ушла ведь? Так?
— Вы правы… — покраснела Элиа, вспомнив упомянутый эпизод — действительно сглупила, захотела справиться быстрее и едва не была поймана. — Извините…
— А мне чего тебя извинять? — пожал плечами настоятель. — Это ты себя едва в могилу раньше времени не загнала, а не меня. Перед собой и извиняйся.Учись быть не только сильной, но и мудрой.
— Какая же мудрость в чужой смерти? — не выдержала девушка.
— Не важно, чем ты занимаешься, — внимательно посмотрел на нее старик, — важно как ты делаешь свое дело. Мастером можно стать даже являясь наемным убийцей, а ты убиваешь во славу божию.
— Ой, не надо этого! — отмахнулась этого. — Не юродствуйте, святой отец! Какую там славу божию? Убираю одну сволочь по приказу другой, ничуть не меньшей.
— И это имеет место быть, — приподнялись в слегка ироничной улыбке губы настоятеля . — Куда же без этого? Надо находиться на стороне сильного, чтобы своевременно подставить ему подножку. В момент слабости. Но так, чтобы он не понял, кто ему эту подножку подставил, а продолжал считать тебя самым верным из слуг.
— Зачем все это, святой отец? — опустила голову Элиа. — Вся эта подлость и жестокость? Неужто сильный не бывает добрым? Обязательно подонком?
— Говорят, попадаются и добрые, — в глазах старика на мгновение мелькнула грусть. — Изредка. Только вот я за всю жизнь ни одного так и не встретил. И если побеждает жестокий и подлый, то значит именно подобный, по божьему замыслу, и должен победить. Не нам протестовать против законов мироздания, дитя. Они нам могут не нравится, но поделать ничего нельзя. Мир таков, каков он есть. Приходится играть по навязанным извне правилам.
«Дорхотов хвост тебе в глотку, сволочь старая! — мелькнула по краю сознания раздраженная мысль. — Можно их изменить, эти скотские правила. И нужно. И добрых я встречала. Врешь ты. Не выйдет у вас заставить всех принять подлость за благородство, а жестокость за доброту. Не выйдет!»
— Ты еще очень наивна, дитя, — насмешливо посмотрел на девушку отец Ордан, как будто угадав ее мысли. — Хочется пободаться с богом? Ну-ну, поглядим, как оно у тебя выйдет. Эх, молодость-молодость. Не хотите вы, глупые, чужим опытом пользоваться, все собственные шишки набить стремитесь. Что ж, набивай, мешать не стану. Только попомнишь еще мои слова. Постарайся хоть поменьше эмоций в работу превносить, а не то худо будет. Попробуй хоть раз на чистой логике отработать ситуацию. Сама поймешь, что лучше оно.
— Здесь я с вами согласна, — развела руками Элиа. — Попробую. Только я уже две недели в монастыре безвылазно сижу, скоро на стены драться начну с тоски.
— Потерпи немного, — язвительно посоветовал старик. — Скоро такое начнется, что всем нам работы хватит. На долгие годы. Кстати, любовника твоего если поймаю, то выпорю так, что про сладенькое надолго забудет. Нечего мне тут бордель из монастыря устраивать.
— Больше не повторится, святой отец, — едва скрыла насмешливую ухмылку девушка — лови, старче, хоть изловись, а невидимку, да еще и крылатого, все равно не поймаешь. Подумал, что ее потянуло на кого-то из местных уродов? Фу, гадость-то какая, представить, что с кем-то из них была, и то противно.
— Надеюсь, — прищурился настоятель, продолжая рассматривать послушницу тяжелым, внимательным взглядом. — Ладно, пойду я, дитя. Скоро на молитву. И ты чтобы пришла. Смотри мне, пропустишь, пороть велю. Голой, на глазах у всех.
— Не пропущу! — заверила его Элиа, быть поротой ей совсем не улыбалось, ничего приятного в
