— Я говорил вам, что он плотно поел, — заметил охотник. — Видите, как ему трудно шевелиться. Ну, лентяй, поворачивайся же! — продолжал он, обращаясь к зверю.
— Будьте осторожны! — крикнул дон Мигель.
— Он прыгнет на вас, — со страхом произнес дон Пабло.
Действительно, медведь одним ловким прыжком вскочил на площадку и очутился всего шагах в двадцати от охотника.
Валентин не шелохнулся, ни один мускул на его лице не дрогнул, он лишь стиснул зубы.
Медведь, удивленный смелостью охотника, сделал шаг назад.
Одно мгновение он оставался неподвижным, стоя с опущенной головой. Затем он начал рыть землю своими страшными когтями и тихо ворчать, словно ободряя себя.
Потом он вдруг весь подобрался. В это самую секунду Курумилла зажег смолистую палку и по знаку Валентина выставил зажженный конец перед медведем.
Животное, пораженное внезапным появлением огня, встало на задние лапы и, повернувшись к индейцу, протянуло было одну из передних к факелу, вероятно затем, чтобы загасить пламя.
Валентин взвел курок, широко расставил ноги и, прицелившись, начал тихонько что-то насвистывать.
Услышав свист, медведь остановился. Несколько секунд он стоял неподвижно, как бы соображая, откуда исходит этот странный звук.
Охотник продолжал свистеть. Его друзья, затаив дыхание, не спускали с него глаз, готовые в любую минуту броситься на помощь.
Валентин сохранял полное спокойствие, и медведь невольно начал поворачиваться на свист в его сторону.
Курумилла с горящим факелом в руках внимательно следил за всеми движениями зверя.
Наконец медведь повернулся к охотнику мордой и находился теперь так близко от него, что Валентин чувствовал его горячее дыхание.
Человек и зверь пожирали друг друга взглядами. Прошла минута, показавшаяся зрителям вечностью.
Вдруг медведь тряхнул головой, точно желая избавиться от чего-то назойливого, и с диким ревом бросился вперед.
В то же мгновение раздался выстрел.
Дон Мигель с сыном кинулись к своему другу.
Валентин стоял, опустив ружье прикладом к земле и беспечно улыбаясь, а в двух шагах от него корчился в предсмертной агонии страшный зверь.
Курумилла, наклонившись вперед, внимательно следил за движениями издыхающего чудовища.
— Слава Богу! — радостно воскликнул дон Мигель. — Вы целы и невредимы!
— А вы думали, что я подвергался большой опасности? — весело спросил охотник.
— Еще бы! — с удивлением вскричал дон Мигель. — Я дрожал за вашу жизнь!
— Не стоило труда, уверяю вас, — беспечно возразил Валентин, — серые медведи и я — старые знакомые. Спросите лучше Курумиллу, скольких уже мы таким образом уложили.
— Но, — заметил дон Пабло, — гризли считается неуязвимым. Пули расплющиваются об его череп и без вреда скользят по его шкуре.
— Это совершенно верно, но вы забываете, что есть одно место, в которое можно поразить медведя?
— Да, я знаю, это глаз, но ведь почти невозможно попасть в глаз с первого выстрела. Для этого необходимо обладать, кроме чрезвычайной смелости и хладнокровия, удивительной меткостью.
— Благодарю, — улыбаясь сказал Валентин, — теперь, когда наш враг уже безопасен, посмотрите, прошу вас, и скажите мне, куда я ему угодил.
Оба мексиканца поспешили нагнуться к медведю. Он был мертв.
Его огромная туша занимала пространство почти в десять квадратных ярдов.
Пуля охотника попала ему в правый глаз.
Мексиканцы вскрикнули от удивления.
— Да, — произнес Валентин, отвечая на их мысли, — это был недурной выстрел.
— Но посмотрите, мой друг, что за ужасные когти. Они почти в шесть дюймов длиной!
— Да. Я припоминаю, как одного несчастного команча гризли ударил лапой по плечу и моментально раздробил его. Но не правда ли, это на редкость интересная и увлекательная охота? Для меня в ней есть что-то неотразимо притягивающее.
— Для вас — может быть, — заметил дон Мигель, — вы так привыкли в прерии к опасностям, что не признаете их, но я должен признаться, что мы, жители городов, питаем к этим чудовищам непреодолимый страх.
— Перестаньте, дон Мигель, ведь я сам видел, как вы не раз боролись одни на один с ягуарами.
— Да, мой друг, и я опять готов на это, но ягуар — это вам все-таки не гризли.
— Хорошо, хорошо, я не хочу спорить с вами. Помогите нашему другу зажарить заднюю ногу медведя, и, я уверен что когда вы ее попробуете, ваше мнение о серых медведях изменится к лучшему.
Через некоторое время завтрак был готов. Охотники уселись вокруг костра и с удовольствием принялись за еду. Когда завтрак был окончен, все тотчас же приготовились продолжать путь.
Валентин двинулся первым.
Друзья последовали за ним.
В это самое мгновение из-за гор во всем своем блеске показалось солнце.
ГЛАВА XXIX. Признательность
Как мы уже сказали, Валентин устроил мадам Гилуа в зимнем селении команчей.
Индейцы с радостью приютили мать приемного сына их племени.
В ее распоряжение была отдана самая лучшая хижина, и все старались уделять ей внимание и оказывать всевозможные услуги.
В один ясный солнечный день она сидела у порога своей хижины и, глядя на детей, резвившихся невдалеке от нее и оглашавших воздух веселыми криками и смехом, думала о своем отсутствующем сыне.
В это время к ней подошла жена Единорога, села рядом, взяла ее за руку и внимательно посмотрела на нее.
— Моя мать чувствует себя лучше? — спросила она ласково.
— Благодарю, дитя мое, — отвечала старушка, — я здорова и чувствую себя хорошо.
— Тем лучше, — сказала Солнечный Луч с улыбкой, — ибо я могу сообщить моей матери хорошую весть.
— Говори, дитя мое, — сказала та.
— Бледнолицые — великие волшебники, — продолжала индианка, — они сообщают свои мысли через большие расстояния при помощи фигурок, начерченных на бересте, для них нет непреодолимых расстояний. Желает ли моя мать получить ожерелье, которое ей посылает сын?
— Да, да, дорогое дитя! — с живостью воскликнула старушка. — Все, что приходит от сына, для меня всегда крайне драгоценно!
Молодая индианка достала из-под подола своего платья кусок коры величиною с ладонь и передала его матери охотника.
Старушка с любопытством взяла его. Не понимая, что значит этот подарок, она вертела в руках бересту, в то время как индианка внимательно следила за ней.
Вдруг лицо мадам Гилуа осветилось радостью, и она громко вскрикнула. На внутренней стороне
