Охотники, видя, какой оборот принимает это неожиданное посещение, привязали своих лошадей и снова уселись вокруг костра.
Так прошло несколько минут. Охотники не прерывали молчания и ждали, пока индейский вождь сам объяснит им причину своего прихода.
Наконец Единорог выбил пепел из трубки, заткнул ее за пояс и, обратившись к Валентину, сказал:
— Мой брат отправляется на охоту за бизонами? В этом году их очень много в прерии по Рио- Хила.
— Да, — отвечал француз, — мы едем на охоту. Мой брат тоже хочет ехать вместе с нами?
— Нет. Мое сердце печально.
— Я не понимаю вождя, уж не случилось ли с ним какое-нибудь несчастье?
— Разве мой брат не понял, или я, может быть, ошибся?.. Неужели мой брат в самом деле любит только одних бизонов, мясо которых он ест, а шкуры продает в городах?
— Пусть мой брат говорит яснее, тогда и я постараюсь как следует ответить ему.
На минуту снова воцарилось молчание. Индеец, казалось, сильно призадумался, ноздри его раздувались, и черные глаза бросали молнии.
Охотник спокойно ожидал продолжения этого разговора, цель которого была ему пока еще не совсем ясна.
Наконец Единорог поднял голову — взгляд его был совершенно спокоен, а голос тих и мелодичен.
— Зачем Кутонепи притворяется, будто не понимает меня? — сказал он. — Воин не должен иметь раздвоенного языка. Чего не может сделать один человек, то могут сделать двое… Пусть брат мой говорит, уши его друга открыты.
— Мой брат хорошо сказал, и я сейчас исполню его желание… Охота, на которую я собираюсь, очень серьезна… Я хочу спасти женщину одного цвета со мной, но что может сделать один человек?
— Кутонепи не один, с ним едут две лучших пограничных винтовки. Но зачем говорит мне это бледнолицый охотник? Разве я не знаю, что он великий воин? Или, может быть, он сомневается в дружбе Хабаутцельце, великого вождя команчей?
— Я никогда не сомневался в дружбе моего брата… Я — приемный сын его племени… Не хочет ли он оказать мне теперь услугу?
— Услуга эта — только половина того, что я хочу сделать. Моему брату стоит только сказать слово, и двести команчей присоединятся к нему для освобождения бледнолицей девушки и для того, чтобы снять скальпы с ее похитителей.
Валентин вздрогнул от радости, услышав это откровенное предложение.
— Благодарю вас, вождь, — проговорил он взволнованно, — я принимаю ваше предложение — я знаю, что ваше слово священно.
— Великий Дух покровительствует нам, — продолжал индеец, — мой брат может рассчитывать на меня… Вождь никогда не забудет оказанной ему услуги… Я в долгу у бледнолицего охотника… Я помогу ему расправиться с презренными гачупинами.
— Вот вам моя рука, вождь. Вы давно уже покорили мое сердце.
— Мой брат хорошо говорит. Я сделаю то, что он мне поручит.
И, церемонно поклонившись, индейский вождь удалился, не произнося больше ни слова.
— Дон Пабло! — сказал Валентин, обращаясь к молодому человеку. — Теперь я могу с уверенностью сказать вам, что ваш отец будет спасен… Сегодня ночью или самое позднее завтра он будет свободен.
Молодой человек бросился обнимать охотника, не в силах выговорить ни одного слова.
Через несколько минут после этого охотники покинули поляну и отправились разыскивать гамбусинос.
ГЛАВА IV. Солнечный Луч
Теперь мы вернемся несколько назад для того, чтобы читатель ясно мог представить себе смысл разговора Валентина и Единорога.
Несколько месяцев спустя после прибытия Валентина и Курумиллы в земли апачей они охотились на бизонов на берегу Рио-Хилы.
Был чудный июльский день. Оба охотника, утомленные продолжительной верховой ездой под палящими лучами солнца, отвесно падавшими им на голову, приютились под тенью развесистых кедров и, растянувшись на земле, ждали, пока спадет полуденный зной и вечерний ветер хоть немного охладит душную атмосферу и даст им возможность продолжать охоту.
Тут же возле них на костре жарился громадный кусок лосиного мяса.
— Послушайте! — сказал Валентин, обращаясь к своему спутнику и облокачиваясь на локоть. — Мне кажется, что наш обед уже готов и нам можно бы приняться за еду, а то, смотрите, солнце начинает уже прятаться за лесом и нам скоро можно будет ехать.
— Хорошо. Давайте есть, — отвечал Курумилла.
Индеец снял с огня жаркое и положил на лист, а затем оба охотника с аппетитом принялись уничтожать дичь с пирогом из хаутле.
Способ приготовления этих пирогов, которые, надо заметить, очень вкусны, тоже заслуживает того, чтобы его описать.
Хаутле приготавливается из толченых в муку яиц насекомых из породы водяных клопов, причем яйца для этой цели собираются в известное время года на мексиканских озерах.
Насекомые кладут их на листья тростника. Мука эта употребляется при приготовлении самых разнообразных кушаний.
Хаутле — самое любимое блюдо в Мексике — было известно еще со времен ацтеков и в 1625 году оно продавалось уже на рынках столицы Мексики.
Мука из хаутле составляет главную пищу индейцев. Они так же любят ее, как китайцы свои ласточкины гнезда, с которыми хаутле имеет даже некоторое сходство по вкусу. Валентин с наслаждением принялся уничтожать пирог из хаутле, но вдруг перестал есть и, наклонив голову вперед, стал прислушиваться — казалось, какой-то отдаленный шум достиг его ушей.
Курумилла тоже последовал его примеру. Они прислушивались с тем напряженным вниманием, которое так свойственно людям, живущим в пустыне.
В пустыне всякий шум подозрителен. Всякая встреча опасна, особенно же встреча с человеком.
Долго прислушивались охотники, но встревоживший их шум больше уже не повторялся, и они решили, что просто-напросто ошиблись. Валентин даже принялся было снова за хаутле, но вдруг опять остановился.
На этот раз он ясно расслышал как бы призыв о помощи, но такой слабый, что только опытное ухо Искателя Следов могло уловить его.
Даже Курумилла и тот ничего не слышал и с удивлением смотрел на своего друга, не зная, чем объяснить его странное поведение.
Валентин вскочил на ноги, схватил винтовку и бросился к реке, краснокожий друг охотника не отставал от него.
К счастью, река протекала в нескольких шагах от их бивака.
Пробравшись через кустарник, который загораживал доступ к воде, охотники очутились на берегу реки.
Ужасная картина представилась их глазам.
По реке плыло большое бревно, увлекаемое течением, которое было довольно сильным в этом месте.
