Молодой человек бросил на скваттера презрительный взгляд и, скрестив на груди руки, сказал ему всего только одно слово:
— Попробуйте!
Красный Кедр испустил крик бешенства и бросился на дона Пабло.
Последний спокойно ждал нападения врага и в ту минуту, когда скваттер очутился близ него, он быстро сорвал свой плащ и набросил его на голову своего врага, который с ревом покатился на землю, не в силах освободиться от плаща, затруднявшего ему даже дыхание.
Одним прыжком молодой человек перескочил через стол и, не обращая внимания на Красного Кедра, направился к двери.
Но брат Амбросио бросился на него с поднятым ножом.
Дон Пабло схватил за руку нападавшего и сжал ее с такой силой, какой негодяй не мог даже и подозревать… Монах разжал пальцы и с криком боли выронил нож из рук.
Дон Пабло поднял его и, сжимая горло бандита, сказал:
— Слушай, подлый разбойник, твоя жизнь в моих руках… Ты предал моего отца, который относился к тебе так хорошо и даже принял тебя в свой дом. Ты позоришь надетую на тебе одежду монаха своими сношениями с негодяями и совершаешь вместе с ними гнусные преступления… Я мог бы убить тебя сейчас же и, пожалуй, мне так бы и следовало поступить, но убить тебя теперь — значит, отнять добычу у палача, которому ты принадлежишь, и избавить тебя от ожидающей тебя гарроты77, а тебе не миновать этой казни… Эта одежда, которую ты недостоин носить, спасает тебя от смерти, но я все-таки хочу оставить тебе навсегда напоминание об этом дне.
И приставив острие ножа к бледному лицу монаха, он провел им крест-накрест по его лицу, стараясь не погружать лезвие глубоко в тело.
— До свиданья! — прибавил он угрожающим голосом, отбрасывая с отвращением нож в сторону.
Андреc Гарот не осмелился вступиться за своих друзей. Строгий взгляд индейского вождя приковал его к месту.
Вслед за тем дон Пабло и Курумилла выбежали из комнаты и исчезли.
Вскоре послышался топот лошадиных копыт, быстро удалявшийся от Санта-Фе.
Благодаря стараниям ранчеро Красному Кедру удалось наконец освободиться от душившего его плаща.
Когда три сообщника остались одни, страшное бешенство и смертельная ненависть исказили их лица.
— О! — рычал скваттер, скрежеща зубами и поднимая кулак кверху. — Я отомщу!..
— И я! — прохрипел брат Амбросио, вытирая струившуюся по лицу кровь.
«Гм! Что не говори, — подумал про себя Андреc Гарот, — а эти Сарате бедовый народ… Но, карай, надо признаться, дон Пабло жестокий человек!»
Достойный ранчеро был единственным человеком, который по счастливой случайности вышел целым и невредимым из этой роковой встречи.
ГЛАВА III. Охотники
В двух лье от Санта-Фе, на поляне, на берегу маленькой речки, огибавшей город, в тот же вечер сидел человек перед большим костром, который он поддерживал с величайшей заботливостью, весь погрузившись в приготовление ужина.
Но какой скромный был этот ужин! Он состоял из бизоньего горба, нескольких штук картофелин и маисовых лепешек, испеченных в золе, и все это запивалось пульке.
Ночь была темная, небо покрылось густыми, тяжелыми облаками, сквозь которые по временам пробивался бледный луч луны, смутно освещая равнину, окутанную густыми парами тумана, которые в экваториальных странах поднимаются от земли после жаркого дня.
Ветер яростно ревел в верхушках деревьев, ветви жалобно стонали; в лесной чаще мяуканье дикой кошки сливалось с воем канадских барсуков и ревом пумы и ягуара.
Вдруг в лесу послышался конский топот, и два всадника выехали на поляну.
При виде их охотник вскрикнул от радости и поспешил к ним навстречу.
Всадники были — дон Пабло Сарате и Курумилла.
— Слава Богу! — проговорил охотник. — Наконец-то вы явились, а то меня начало уже беспокоить ваше долгое отсутствие.
— Как видите, со мною ничего не случилось, — отвечал молодой человек, дружески пожимая руку охотника.
Дон Пабло спрыгнул на землю и, разговаривая с Валентином, расседлал сначала свою лошадь, а потом и лошадь Курумиллы.
Индейский вождь в это время занимался приготовлением ужина.
— Идемте скорее ужинать! — весело проговорил охотник. — У вас должен быть прекрасный аппетит… Я просто умираю с голода… За ужином вы мне расскажете обо всем, что с вами случилось.
Дон Пабло, Валентин и Курумилла сели за стол, т. е. уселись на траву перед огнем и с жадностью принялись за свою скудную трапезу.
Жизнь в пустыне имеет ту особенность, что там приходится вести скорее физическую, чем нравственную борьбу, и потому в каком бы положении ни находился человек, он никогда почти не изменяет, так сказать, обычного режима своей жизни… Он знает и всегда помнит, что ему необходимо поддерживать свои силы, чтобы быть готовым ко всему и поэтому там никакое душевное волнение не мешает пить, есть и спать.
— Теперь, — сказал Валентин через несколько минут, — расскажите мне, что вы сделали? Мне кажется, что вы пробыли дольше, чем нужно, в этом проклятом городишке.
— Вы правы, друг мой: по некоторым причинам я принужден был там остаться дольше, чем рассчитывал.
— Говорите все по порядку, потому что иначе я не узнаю всего, что мне хочется знать.
— Хорошо, друг мой.
— Мы с вождем закурим индейские трубки, а вы сделаете себе сигаретку. Затем мы сядем спиной с огню, чтобы видеть, что делается вокруг нас, и таким образом нам нечего будет бояться… Что скажете вы на это, дон Пабло?
— Вы всегда правы, друг… Ваша неистощимая веселость, ваша добродушная беззаботность возвращают мне мужество, и я опять делаюсь совершенно другим человеком.
— Гм! — сказал Валентин. — Я очень рад это слышать от вас… Положение наше серьезно, это правда, но все-таки далеко не безнадежно… Нам с вождем не раз приходилось попадать в такие переделки, когда жизнь наша висела на волоске, и, несмотря на это, нам всегда удавалось с честью выходить из этого положения… Правда, вождь?
— Да, — лаконично отвечал индеец, сильно затягиваясь и выпуская клубы синего дыма.
— Но теперь совсем другое дело… Я поклялся спасти вашего отца и сестру, дон Пабло, — и я спасу их, или мое тело сделается добычей диких зверей и хищных птиц прерии. Но только предоставьте мне полную свободу действовать по-своему… Видели вы отца Серафима?
— Да, я виделся с ним. Наш бедный друг все еще очень слаб и бледен, хотя рана его почти совсем зарубцевалась… Несмотря на свою слабость, он, не обращая внимания на свои страдания и черпая силы в безграничной любви к ближнему, сделал все, о чем мы его просили. Он уже целую неделю живет вместе с моим отцом и покидает его только тогда, когда уходит к судьям… Он видел генерал-губернатора, епископа, одним словом, обегал всех влиятельных лиц, сделал все, что только от него зависело, но, к несчастью, до сих пор все его усилия не принесли никакой пользы.
— Терпение! — заметил охотник с загадочной улыбкой.
— Отец Серафим думает, что отца не позже чем через два дня переведут в ратушу. Губернатор
