произносили такие речи, которые неприлично слушать порядочной девушке, и даже позволили себе угрожать мне своей местью.
— А-а! — прервал ее Транкиль, нахмурив брови. — Тебе известно, кто были эти негодяи?
— Нет, отец, это были какие-то пограничные бродяги, но, по-видимому, не здешние. Хоть мне и часто приходилось их видеть, но имен их я не знаю.
— Все равно, я их разыщу, будь уверена!
— О отец, умоляю вас не беспокоиться из-за всего этого.
— Отлично, это уж мое дело.
— На мое счастье, во время этой оргии в венту прибыл всадник, одного появления которого было достаточно, чтобы заставить нескромных посетителей умолкнуть и внушить им правила приличного поведения.
— И без сомнения, — смеясь добавил Транкиль, — этот кстати приехавший всадник оказался одним из твоих друзей?
— Нет, отец, это просто один из наших знакомых, — ответила с легкой тоской на лице Кармела.
— А! Очень хорошо!
— Но, мне кажется, это — один из ваших близких друзей.
— Гм! А как его зовут, дитя мое?
— Я знаю его имя, — живо ответила девушка.
— Назови же его, если это тебе не трудно.
— Нисколько. Его зовут Ягуаром.
— О-о! — произнес охотник, нахмурившись. — С какой целью мог он явиться в венту?
— Не знаю, отец, я слышала только, как он тихо сказал что-то на ухо тем бродягам, о которых я вам говорила. Те сейчас же встали из-за стола, сели на своих лошадей и быстро ускакали.
— Тут что-то неладно, — пробормотал канадец.
Наступило довольно продолжительное молчание. Транкиль углубился в свои размышления. Он, очевидно, прилагал все усилия, чтобы разрешить какую-то трудную задачу.
Наконец он поднял голову.
— Это все, что ты хотела мне сказать? — обратился он к молодой девушке. — До сих пор я не вижу ничего особенного в том, что ты мне рассказала.
— Подождите, — ответила та.
— Хорошо, значит, ты еще не кончила?
— Нет еще.
— Так продолжай же.
— Хотя Ягуар шепотом говорил с этими людьми, однако те слова, которые мне случайно удалось услышать… это случилось нечаянно, клянусь вам в этом…
— Я в этом убежден. Что же заключила ты из этих слов?
— То есть, что я из них поняла?
— Это все равно.
— Из этих слов я сделала заключение, что речь идет о караване.
— И уж, конечно, о капитане Мелендесе, не так ли?
— Я в этом убеждена, так как явственно слышала его имя.
— Вот как! Все это заставило тебя предположить, что Ягуар намерен напасть на караван и, быть может, убить капитана Мелендеса, не правда ли?
— Этого я не думаю, отец, — в крайнем волнении ответила молодая девушка.
— Но ты этого боишься.
— Боже мой! — с досадой сказала Кармела. — Разве предосудительно с моей стороны принимать участие в храбром офицере, который…
— Напротив, дитя мое, это вполне естественно, и я тебя за это нисколько не порицаю — я даже уверен, что твои предположения очень близки к истине, так что ты напрасно сердишься.
— Вы в этом уверены, отец? — вскричала та, заламывая в ужасе руки.
— Это очень возможно, — спокойно заметил Транкиль, — но ободрись, дитя мое. Хоть ты и поздно рассказала мне все это, однако, быть может, мне удастся отвратить опасность, угрожающую в настоящий момент человеку, в котором ты принимаешь такое живое участие.
— О, сделайте это, отец, умоляю вас.
— Я во всяком случае постараюсь, дитя мое. Вот все, что я могу тебе обещать. Но что же ты собираешься делать?
— Я?
— Да, в то время как мои товарищи и я будем пытаться спасти его?
— Я последую за вами, отец, если только вы мне это позволите.
— Охотно, так как я и сам нахожу такой выход самым благоразумным. Ты, значит, чувствуешь сильное влечение к капитану, если так горячо стремишься его спасти?
— Я, отец? — ответила совершенно искренним тоном Кармела. — Нисколько, но мне кажется ужасным допустить, чтобы убили храброго офицера, если его еще можно спасти.
— В таком случае, ты, без всякого сомнения, чувствуешь ненависть к Ягуару?
— Вовсе нет, отец. Несмотря на свой необузданный характер, он кажется мне человеком благородным. То обстоятельство, что вы относитесь к нему с уважением, также говорит в его пользу. Я должна сознаться, что мне крайне неприятно видеть вражду людей, которые при близком знакомстве друг с другом — я в этом убеждена — непременно должны прийтись друг другу по душе. Я вовсе не желаю, чтобы между ними произошло кровавое столкновение.
Молодая девушка произнесла эту речь с такой наивной простотой, что канадец первое время был в полной растерянности. Из его сознания исчезло даже то смутное понимание дела, которое возникло у него в начале разговора. Теперь Транкиль уже не понимал поведения Кармелы, тем более что он не имел ни малейшего основания не доверять ее искренности.
Окинув девушку внимательным взором, он с видом совершенно озадаченного человека покачал головой и, не сказав более ни слова, отправился будить своих товарищей.
Транкиль был одним из самых опытных трапперов во всей Северной Америке. Прерия не представляла для него никакой загадки — загадочным явилось для него только женское сердце, тайны которого подчас неизвестны самим женщинам, поступки которых в значительной степени обусловливаются сиюминутным настроением или порывом страсти.
В нескольких словах Транкиль изложил весь свой план товарищам. У последних не нашлось ни малейшего возражения, и они выразили полную готовность следовать за Транкилем.
Десять минут спустя они уже сидели верхом, готовясь покинуть место своего бивака, чтобы последовать за Ланси, который вызвался служить им проводником.
В тот самый момент, когда они углубились в чащу леса, послышался утренний крик совы, служащий предвестником солнечного восхода.
— Боже мой! — тревожно прошептала девушка. — Удастся ли нам поспеть вовремя?
ГЛАВА XXI. Ягуар
Ягуар покинул венту дель-Потреро в состоянии сильного возбуждения. В ушах его звучали слова молодой девушки, казавшиеся ему в высшей степени насмешливыми. Он не мог забыть ее последнего взгляда, который преследовал его, подобно угрызению совести. Молодому человеку было досадно, что он так грубо оборвал свой разговор с Кармелой, он сердился на самого себя за тот тон, которым он отвечал на ее просьбы. Словом, наш герой находился в таком настроении, в котором ему ничего не стоило совершить какой-нибудь жестокий поступок. Это уже не раз случалось с молодым человеком и лежало позорным пятном на его репутации. Он, правда, горько сожалел впоследствии о своем поведении, но всякий раз было уже слишком поздно.
