Я готов лично проводить вас до саванны.
Мексиканец важно поклонился перед тремя охотниками, черты его лица заметно изменились и осветились откровенной радостью, как лучом солнца между двумя облаками.
— Благодарю за ваши слова, — сказал он, — сеньор, я счастлив, что нашел вас таким, каким мне вас описали. Я действительно бродил в окрестностях этого грота; я искал вас, сеньор Валентин, вот уже два месяца, как я слежу за вами.
— Вы искали меня?
— Да, — ответил мексиканец, покачав грустно головой, — так как, в свою очередь, я хочу просить вас об одной услуге.
— Садитесь, гость, — сказал Валентин, протягивая ему руку, — я буду счастлив, если мне удастся сделать то, что вы желаете.
— Я не знаю ваших сотоварищей и предполагал, что вы одни, — это обстоятельство объяснит вам нашу недружественную встречу с этим храбрым охотником, которого я благодарю за то, что он не убил меня.
— Да, да, — пробормотал с горечью Валентин, — так всегда бывает в степях — здесь сходятся с людьми только после прицела.
— Ба, — возразил Добрый Дух, — городские жители нисколько не лучше, даже, может быть, еще хуже — они употребляют только другие средства, но результаты их всегда одинаковы. Черт побери, я очень счастлив, что все это так скоро кончилось и вместо врага у меня одним другом больше. Все хорошо, что хорошо кончается. Вы наш гость, скушайте этот кусочек, и желаю вам хорошего аппетита.
Валентин и Навая пошутили над вспышкой охотника и снова принялись за прерванный ужин; на этот раз он окончился благополучно. Лесные бегуны от постоянных сношений с краснокожими усвоили себе и привычки их, между которыми выдается особенно одна: никогда не задавать вопросов тому, кто находится под их кровом, и, как бы сильно ни было любопытство, никогда его не выказывать, но терпеливо ожидать, пока гость не вздумает сам объясниться; если же он принял чужое имя, то уважать вполне его инкогнито, не стараясь узнавать причин, по которым он действует, хотя бы поведение его и казалось странным.
В настоящую минуту Валентин не изменил своих индейских привычек: во все время ужина не сделал ни малейшего намека относительно слов, сказанных мексиканцем, и трое молодцов весело разговаривали о посторонних предметах. Мы говорим — трое, потому что Курумилла, верный своему безмолвию, не принимал никакого участия в их болтовне.
Бальюмер (Добрый Дух) нацедил из бочонка в кубок старой французской водки, которая произвела благотворное влияние на собеседников; охотники закурили трубки, Курумилла набил свой калюме, мексиканец скрутил папироску, и все четверо принялись курить с молчаливой важностью, которую сохраняют лесные бегуны, принимаясь за это упражнение, одно из высших для них наслаждений при кочующей жизни. В продолжение долгого времени ни одно слово не было произнесено. Наконец Курумилла встал, стряхнул пепел из калюме на палец, взял ружье, зарядил его и, не сказав ничего, вышел из пещеры.
— Начальник что-то пронюхал, — заговорил шутя Валентин.
— Похоже, — отвечал в том же тоне Бальюмер, — он с утра точно дичь поджидает. Верно, на след напал.
— Я сегодня наткнулся на двойной след, — сказал мексиканец, прервав свое молчание, — ничто не может нас беспокоить.
— Вы их исследовали? — быстро спросил Валентин.
— Да, по старой привычке охотника, которой я постоянно придерживаюсь!
— Что же вы нашли?
— Ничего важного. Оба следа идут на север, и, судя по отпечатку, надо предполагать, что это охотничья стезя, а не бранный след, но, впрочем, есть одна маленькая особенность, которая поразила меня.
— Какая? — спросил лениво Бальюмер.
— Вместе с мокасинами краснокожих я приметил лошадиные подковы и признак гвоздей, из чего можно предполагать, что торгаши янки пристали к индейцам.
— Но много ли их?
— Я не мог разобрать.
Валентин и Бальюмер переглянулись.
— Эти два следа шли рядом? — спросил Валентин.
— Нет, — живо отвечал мексиканец, — я даже почти уверен, что они чужды и, может быть, враждебны один другому.
— О! о!.. Почему вы сделали такое заключение?
— Первый след принадлежит кроу. Вы знаете их мокасины? Они остроголовые и украшены когтями серых медведей, которые глубоко вонзаются при ходьбе в землю.
— Верно, — возразил Валентин.
— На втором следу я поднял один мокасин, оставленный, вероятно, за ветхостью и принадлежащий черноногим. Странно, как эти враждебные племена могли встретиться на одном и том же поле охоты. Ну признаюсь, мне не вдогадку. Я только со вчерашнего дня в этой местности и не мог собрать никаких важных сведений относительно саванны.
— Когда вы приметили эти следы?
— Около восьми часов утра, и так как я продолжал путь свой, то, по моему расчету, я их миль за десять видел отсюда.
— Так направление их не в нашу сторону?
— Нет, совершенно обратное.
Эта уверенность не успокоила Валентина, а напротив, скорей еще более встревожила.
Из густого слоя дыма, произведенного папироской, мексиканец зорко наблюдал за охотником; наконец после короткого молчания он заговорил.
— Слушайте, Валентин, хотите знать мое мнение?
— Еще бы! — отвечал тот.
— Я уверен, что у нас троих мысль общая!
— Как, вы это понимаете! — воскликнули оба охотника.
— Друзья ли мы теперь?
— Самые преданные! — подхватил Валентин.
— В таком случае наши предприятия и интересы должны слиться воедино, и потому нам не следует ничего скрывать друг от друга.
— Это и мое мнение, — сказал Валентин.
— И мое, — отвечал Бальюмер.
— Не хвастаясь, мы все трое изучили степи и леса в совершенстве. Нет индейской дьявольщины, которую бы мы не поняли сразу. Все коварство краснокожих нам давно известно, и мое мнение, что это ложные следы, оставленные с намерением. Индейцы слишком хитры и лукавы, чтобы не скрыть по возможности свой след, когда они с охоты возвращаются домой. Мне случалось видеть, как индейцы, отправляясь торговать в мексиканские города, тщательно заметали отпечаток своих ног. Я не знаю побудительной причины вашего присутствия в этом краю; не знаю, чего вы ожидаете от индейцев, хорошего или дурного, но я твердо убежден, что если ваше предприятие имеет враждебный характер против них, то эти следы оставлены с тем, чтобы вас сбить с толку.
— Я это подумал, — сказал Валентин, — и в свою очередь объяснюсь откровенно. Мы действительно предприняли экспедицию против краснокожих и торгашей янки; но нами все предосторожности приняты, и хитрости индейских лисиц не обманут нас.
— Мы хорошо знаем, что окружены неприятелем, и вот почему я вас хотел арестовать.
— Вы меня приняли за их лазутчика?
— Черт возьми… да!
— Что сказать против этого, — возразил, смеясь, Навая, — вы были вправе это сделать. Но
