переселенцы, гонимые злым роком в эту неисследованную страну, едва обозначенную на карте. Эти люди покинули все, забыли все: родной очаг, семейства, друзей и, сгорая алчностью, тысячами бросались на россыпи, восклицая: золото! золото!
Они имели только образ человека, но на самом деле были хищные звери, сумасшедшие в припадке: в сердце их горела одна страсть и самая низкая — корыстолюбие!
Тогда эта страна, столь мирная в продолжение многих веков, вдруг превратилась в поле битвы, благодаря нахлынувшей голодной толпе. Право сильного было в полном своем господстве: ножи, кинжалы и яд — воцарились. Каждая йота этого проклятого золота добывалась ценою крови.
Мы знавали с отцом многих золотопромышленников, которые пали жертвой этих злодеев. Но мы сохранили в тайне наши открытия и были только грустными зрителями лихорадочной мании к золоту, оплакивая не только преступления, которые совершались на наших глазах, но и с ужасом взирали на то будущее зло, которое причинит вывоз из Калифорнии этих несметных богатств. Принужденные по некоторым причинам, которые я уже забыл, провести какое-то время в Сан-Франциско, мы занимались с отцом охотой на медведей, которых в этой местности было очень много, или рыбной ловлей то на реке Сокраменто, то на Рио-Иоакине. Избегая по возможности неприятной встречи с золотоискателями, мы выстроили хижину на берегу Сокраменто. Поневоле — с целью только достать необходимые вещи, как то порох, пули и пр., — мы отваживались пробираться в новый Сан-Франциско, созданный как бы волшебством на месте стоянки пришельцев. Извините, сеньоры, что вам рассказываю все это так подробно, но вы скоро убедитесь, что это необходимо для полного понятия дальнейших приключений.
— Продолжайте ваши воспоминания, сеньор, — сказал Валентин. — В вашем рассказе всякая подробность интересна. Да и спешить ни к чему: сон нас покинул, и если даже ваш рассказ будет продолжаться несколько часов, то все-таки мы будем его слушать с большим вниманием.
— Очень вам благодарен, сеньоры; я продолжаю. Однажды вечером в субботу, этот день запечатлелся в памяти моей, отец отправился в Сан-Франциско с целью пополнить запас пороха и пуль, который почти весь истощился, и купить необходимую нам одежду. Я же, по обыкновению, отправился на охоту.
Преследуя громадного медведя, уже раненного мною, я незаметно удалялся от хижины гораздо дальше, чем намеревался, когда наконец мне удалось добыть зверя; солнце уже было на закате; я содрал кожу с медведя, отнял лапы, заднюю часть и, покинув остатки на произвол судьбы, пустился в обратный путь.
Несмотря на тяжелую ношу, я шел скорым шагом, боясь, чтобы долгое отсутствие мое не встревожило отца, но все-таки не достиг хижины ранее, как к девяти часам. Ночь была темная. Грозные тучи скользили по небу; ветер жалобно завывал между деревьями. Все предвещало одну из тех ужасных гроз, известных под именем cordonazos, столь частых в этой местности. В хижине не видно было света, чему, впрочем, я и не придал никакого значения, предполагая, что отец лег спать, устав ожидать меня. Войдя в хижину и сбросив с себя дичь, я стал искать огниво, как вдруг услышал подле себя слабый голос:
— Это ты, Хосе? Это был голос отца.
Холодный пот выступил у меня на лбу; дрожь пробежала по всему телу; кровь застыла в жилах: я предчувствовал несчастие.
— Это я, — был ответ мой отцу.
— Ах, отчего не вернулся ты часом ранее, — пролепетал он голосом, слабеющим все более и более.
В одну минуту я высек огня и зажег факел. Тогда ужасное зрелище представилось глазам моим.
Отец лежал распростертым на полу. Как я узнал после, он употреблял все силы, чтобы добраться до кровати, но это ему не удалось. Лицо его было багрово; две раны, из которых одна была сделана из огнестрельного оружия, зияли на груди. Мало того, он был оскальпирован. Кровь ручьем лилась из ран и образовала целую лужу вокруг тела.
— Боже, — воскликнул я, падая перед отцом на колени. Тщетно старался я подать ему помощь: все средства истощил, но кровь все не останавливалась.
— Оставь меня, — сказал отец, — я чувствую, что смерть моя неизбежна: спасти меня невозможно; благодарю только Бога, что я дожил до твоего возвращения.
— Нет, вы не умрете, — воскликнул я рыдая.
— Ты обманываешь себя несбыточными надеждами, дитя мое: через полчаса я буду мертв; но если ты выслушаешь меня, то смерть моя по крайней мере может быть отомщена.
— Говорите, — сказал я глухим голосом, утирая слезы. — Вы будете отомщены, клянусь в том честью, любовью к вам и всем, что есть священного на свете, если это обещание может только усладить последние минуты ваши.
— Хорошо, дитя мое, — сказал он, — я завещаю тебе это. — Тогда, несмотря на страдания, он повернулся в мою сторону и с мрачной улыбкой на бледных губах твердым голосом, в котором звучала злоба и жажда мести, начал рассказ свой. Вот что сообщил он мне.
Отец мой, как я вам говорил уже, сеньор, отправился около шести часов утра в Сан-Франциско с намерением возвратиться пораньше домой, чтобы успеть все убрать и приготовить ужин к моему возвращению. Он употребил очень мало времени на покупки и собрался уже покинуть город, как случайно встретился с одним из своих близких друзей, с которым он давно не видался. Это был наш близкий родственник, владетель в Козале богатых серебряных рудников. Он прибыл в Калифорнию с целью изучить все способы, которые употребляют североамериканцы, для добытая руды, и если они окажутся практичными, то применить их у себя в рудниках.
Родственники, обрадованные свиданием и желая подольше поговорить, вошли в нечто вроде гостиницы под названием «Полька», которую основал только несколько месяцев тому назад один американец из соединенных штатов.
В то время в Сан-Франциско не было другой гостиницы, и потому она служила постоянным местом сборищ рудокопов, купцов и, словом, всех искателей приключений.
Потребовав бутылку вина, отец мой с другом уселись за один стол и, не обращая внимания на окружающих их людей, стали разговаривать о своих делах с откровенностью, свойственной только двум искренно любящим людям…
На этом месте рассказа мексиканец почувствовал руку, которая слегка касалась его плеча.
Он вздрогнул и быстро обернулся.
Курумилла стоял позади его, опершись на приклад ружья. Он смотрел на него со странным выражением в лице и, приложив палец к губам, как бы советовал молчать.
— Что там такое? — спросил Валентин.
— Пойдемте! — отвечал лаконически начальник. Все трое встали и взяли свое оружие.
ГЛАВА III. Окончание рассказа гамбусино
История дружбы Валентина с Курумиллой была довольно оригинальна. Об ней мы скажем здесь лишь несколько слов для тех читателей, которые не читали ни «Великого вождя Аулкасов», ни «Искателей следов», в которых эти два лица играют весьма важную роль.
Приблизительно лет двадцать до начала нашего рассказа Валентин Гиллуа прибыл в Америку еще очень молодым человеком и поселился в Арканзасе. Там, забыв свои европейские привычки, он смешался с племенем арканзасцев и был ими усыновлен.
Случай свел его с Курумиллой; в то время он был также очень молод, но тем не менее был уже один из самых славных вождей своего племени.
Первая их встреча была далеко не дружелюбна. Неизвестно почему, Курумилле показалось, что Гиллуа колдун, и на совете великих вождей он требовал его смерти и едва действительно не был осужден.
