Мексиканской луной. Я не прочь, если они осмелятся подойти к нам, дать им урок, который они не забудут и впредь.
— Я разделяю ваше мнение. Удвоим осторожность, и все пройдет хорошо.
— Будут у вас еще распоряжения?
— Нет.
— Тогда я пойду. Ведь вы, капитан, возложили на меня обязанность следить за всеми мелочами, поэтому я должен поспевать всюду.
— Идите, лейтенант, я вас не задерживаю.
Старый служака взял под козырек перед капитаном, сделал капатасу дона Сильвы дружеский знак рукой и в сопровождении его и пеонов, ведших мулов, удалился.
Граф провел своих гостей в комнату, предназначенную для них и комфортабельно убранную.
— Дон Сильва, — обратился он к асиендадо, — весь дом к вашим услугам, отдохните. Вы и донья Анита, должно быть, очень устали от долгой езды. А завтра, если позволите, поговорим о делах.
— В любое время, когда вам угодно, друг мой!
Граф отвесил гостям глубокий поклон и удалился. С тех пор как он в первый раз увидел донью Аниту, ему не удалось перекинуться с ней ни единым словом.
На дворе граф нашел проводника-индейца. Он расхаживал взад и вперед и курил. Граф подошел к нему.
— Эй ты, вот тебе десять пиастров, которые тебе обещали.
— Благодарю, — сказал индеец, принимая плату.
— Что же ты теперь собираешься делать?
— Отдохнуть здесь до завтра, и завтра же отправиться в свою деревню.
— Тебе очень нужно попасть туда?
— Мне? Вовсе нет.
— Так оставайся здесь.
— Зачем?
— Я скажу тебе: быть может, через несколько дней ты мне понадобишься.
— А мне заплатят?
— И очень даже щедро. Согласен?
— Да.
— Так ты остаешься?
— Остаюсь.
Граф удалился, не заметив странного взгляда, которым проводил его индеец.
ГЛАВА IX. Свидание в пустыне
На расстоянии приблизительно трех выстрелов от асиенды в густую поросль мастичных деревьев мексиканской смоковницы, ветел, дикого хлопчатника, перуанской акации за час до захода солнца въехал всадник, слез с коня — великолепного мустанга с горячим взглядом и красивой шеей, спутал ему ноги, проницательно взглянул кругом и, удовлетворенный окружавшей его тишиной, стал готовиться к ночлегу.
Жизнь этого человека давно перевалила на вторую половину. Это был индейский воин высокого роста, одетый в настоящий команчский костюм. Хотя на вид ему было около шестидесяти лет, он был бодр, как юноша, и ни одного признака старческой расслабленности нельзя было обнаружить ни на его умном лице, ни на его крепких мускулистых членах. Орлиное перо в густых волосах показывало, что он был облечен саном сахема 23. Этот вождь был Орлиная Голова, с которым читатель познакомился в одном из предыдущих рассказов.
Положив подле себя карабин, он набрал сухих сучьев и зажег костер, затем бросил в огонь несколько кусков сухого мяса и маисовых лепешек. Тем и окончились все его приготовления к скудному ужину. Он закурил трубку, сел возле огня и стал курить с обычным спокойствием, которое не покидает индейцев ни при каких обстоятельствах.
Прошло два часа. Ничто не нарушало спокойствия вождя.
Настала ночь, тьма окутала пустыню, тишина, в которой слышалось дыхание природы, проникла в бесконечный таинственный простор прерий.
Индеец оставался неподвижным, изредка поглядывая на своего коня, который весело щипал цепкую повилику и молодые побеги деревьев.
Вдруг Орлиная Голова поднял голову, наклонился всем телом вперед и, не изменяя положения тела, протянул руку к карабину. Конь его перестал есть, прижал уши и заржал во весь голос.
Лес оставался все таким же спокойным, но чуткое ухо индейца различило в этом спокойствии подозрительный шорох.
Через несколько секунд нахмурившееся лицо вождя прояснилось, он поднес указательные пальцы обеих рук ко рту и с таким искусством два-три раза повторил мелодичную руладу, что любой знаток птиц, спрятавшийся по соседству, поклялся бы, что это поет настоящий мексиканский соловей.
Не прошло и минуты, как со стороны реки несколько раз послышался крик водяной курочки.
Вслед за этим последовали шаги приближающихся лошадей, треск ломавшихся сучьев и шорох листьев. Два всадника выехали к костру.
Вождь даже не повернулся, чтобы узнать, кто это такие. Вероятно, он знал, кто должен был приехать к нему сюда.
Эти двое были дон Луи и Весельчак.
Они спутали ноги своих лошадей, пустив их пастись вместе с лошадью вождя, улеглись около костра и по приглашению вождя приняли участие в предложенной им трапезе.
Вчера дон Луи и Весельчак выехали из Ранчо и без отдыха ехали на свидание с Орлиной Головой.
Граф де Лорайль предложил им в пулькерии ехать вместе, но Весельчак отклонил это предложение. Не зная, для чего звал его вождь, он считал неудобным посвящать в его тайны постороннего человека.
Тем не менее они расстались с виду весьма дружелюбно, и граф горячо упрашивал дона Луи и канадца навестить его в Гетцали, на что те тоже отвечали уклончиво.
Удивительный случай: впечатление, произведенное графом на обоих искателей приключений, было настолько не в его пользу, что оба они, как бы по молчаливому соглашению, не только не сказали ему своих имен, но не открыли даже своей национальности и все время говорили с ним по-испански, хотя с первых же слов увидели, что граф француз. Разговор все время велся, однако, с самой утонченной вежливостью.
Когда ужин был закончен, Весельчак набил свою трубку и потянулся к костру за углем.
— Пусть брат мой подождет, — вдруг остановил его индеец.
Это было первые слова, произнесенные между тремя сидевшими у костра людьми — до сих пор они упорно молчали.
Весельчак посмотрел на него.
— Что-нибудь не так? — спросил он.
— Вождь не знает, — отвечал Орлиная Голова, — вождь услышал только подозрительный шорох, и далеко с подветренной стороны он слышал, как несколько бизонов, которые спокойно паслись, вдруг без всякой причины побежали.
— Гм! — буркнул канадец. — Это неспроста. Что ты думаешь об этом, Луи?
— В пустыне, — медленно ответил дон Луи, — все имеет причину, ничего не происходит случайно. Я думаю, что если нам ничего определенного не известно, то лучше всего ни на минуту не смыкать глаз. А вот еще, — добавил он, подняв голову и указывая товарищам на быстро проносившихся над ними больших птиц, — часто ли вам приходилось видеть, чтобы кондоры стаей носились в такой час?
Вождь тряхнул головой.
