большие силы, если он добился всенародной поддержки — тем лучше…
— Тогда мы вместе пересечем джунгли, постучимся в дверь к Эрнесто Рамону и отвинтим его коммунистическую башку. Но боюсь, по сей части возникнет большое соперничество. Каждому захочется хоть чуточку, а приложить руку…
— Хочешь поесть? — неожиданно спросила Марина.
— Конечно! — просиял Фрост.
Он обнял Марину за талию, повел к палатке повара. Бросил через правое плечо прощальный взгляд на окончательно уходивший под воду транспорт.
Глава двадцать первая
Атака была совершенно дикарской.
Правда, хорошо подготовленной и организованной, однако безрассудной, лобовой, убийственной для самих нападающих. Фрост резонно предположил, что рамоновских людей обучали не только фиделевские, но и русские военные советники.
Только русские, обладающие огромными резервами мужского населения, имеют привычку слать войска на верную погибель, буквально заваливая противника трупами собственных солдат, заставляя неприятеля захлебываться и тонуть в их льющейся потоками крови. Обычное среднее соотношение потерь — и в победоносных, и в позорно проигранных войнах, затевавшихся СССР: пять русских на одного немца/поляка/финна/японца — ненужное зачеркнуть…
Наемники держали оборону с достаточным хладнокровием, но все же начинали выбиваться из сил. Волна за волной шли атакующие, спотыкаясь о тела погибших товарищей, сами становились мертвецами, и уже о них самих спотыкалась новая волна, свежая цепь… Казалось, этому не будет ни конца, ни краю.
Но часа полтора спустя наступательный порыв коммунистов иссяк.
Новое радиосообщение от Коммачо. Теперь, сказала Марина, повстанцы находятся в двенадцати часах марша, но преодолевают жестокое сопротивление.
Тактика Эрнесто Рамона прояснялась.
Диктатор попросту опасался встречного продвижения десантников, которого сам Генри Фрост и не собирался затевать. И коммунисты любой ценой стремились приковать высадившуюся армию возмездия к берегу, продержать, покуда не разделаются с партизанами, а потом обрушиться на Фроста всеми наличными полками и батальонами.
В два часа вконец изможденный Фрост свалился и уснул, передав командование Дэвидсону и Тиммонсу.
— Ежели что из ряда вон выходящее стрясется — сразу же будите! — успел распорядиться он и немедленно захрапел…
Черный циферблат “Омеги” показывал восемь. Фрост потер ладонью вспотевший лоб, приподнялся на локте, окинул пляж полуосмысленным взглядом. Прямо декорация к фильму о второй мировой! Снующие солдаты, застывшие танки, повсюду торчат пулеметные стволы, пирамидами высятся винтовки. Саперные лопаты мелькают там и сям: наемники роют себе новые окопы, в расчете на атаку уже не с моря, а со стороны тропических лесов… Правильно делают, подумал Фрост.
Он опять провел по лицу рукой. Н-да, щетинка на щеках отросла знатная! Побриться все-таки следует, нужно поддерживать внушительный образ — иначе недолго и авторитет растерять, невзирая на чудеса проявленной храбрости.
— Э-эй! Марина.
— Я принесла тебе кофе, соня беспардонный. Держи чашку, да смотри, не пролей: полнехонька.
Поблизости затрещала, засвистела разрядами статики пробудившаяся радиостанция:
— Это Адольфо! Погоди, я сейчас вернусь!
Фрост поглядел на женщину, сделал первый глоток. Состроил одобрительную гримасу, ибо кофе оказался отменным. Допил чашку до дна.
— Si, Adolpho? — донеслось из палатки. Фрост невольно сморщился. Намеренно и смачно сплюнул на песок.
Связь оказалась отличной.
А Марина и Адольфо разговаривали по-английски. Видимо, полагают, будто осложнят работу рамоновским радистам, подумал Фрост, и ухмыльнулся уже с неподдельным презрением. Что за сборище смешных дилетантов?
— Мы в восьми часах марша! — доносился металлический голос повстанца, — Нас немного задержали, но совсем остановить, разумеется, не смогли. Авиабаза взята.
— Правда? — завизжала от восторга Марина.
— Да. Скоро к вам прилетят кастровские аэропланчики, принесут мой пламенный привет!
Спросонок у Фроста очень туго работало чувство юмора. К тому же, шутка Адольфо и впрямь была идиотской. Наемник скривился…
— …только если сопротивление противника возрастет. Мы продвигаемся! И успешно. Когда приблизимся к побережью, дам знать.
— Марина, — проскрежетал Фрост, — спроси этого остолопа, каким образом будет возможно отличить союзные самолеты от неприятельских? Он ведь завладел советскими истребителями!
— Адольфо!
Марина исправно повторила в микрофон все, произнесенное Фростом, предусмотрительно пропустив нелестный эпитет.
Раздался дребезжащий металлический смех:
— Здесь не предвидится осложнений! Отличите сразу. А как — не скажу. Сюрприз.
— Наверняка, идиотский, — буркнул Фрост.
— Сообщаю, — продолжил Коммачо. — Лазутчики доносят, что Кастро прислал в столицу четыре тысячи своих поганых “воинов-интернационалистов”. Соотношение сил, таким образом, несколько меняется. Предупреди нашего одноглазого приятеля.
— Я не глухой, — процедил Фрост. Он решительно вошел в палатку, отобрал у Марины микрофон.
— Адольфо, это Фрост. И если ты, шлюхин сын, сию секунду не станешь вести со мною положенный при боевых операциях радиообмен, в предстоящем поражении вини только себя! Понял? А разобьют тебя наголову, поверь слову. Если ты, паскуда, немедленно не прекратишь строить оскорбленного мстителя, я забираю Марину, сажаю людей на корабли — и отплываю прочь! И будь здоров! И управляйся с Районом и Кастро как сумеешь! Это — последнее предупреждение. Ультиматум. Отвечай, чтоб тебе!..
Добрых полминуты в наушниках стояла гробовая тишина. Потом раздался внятный, преувеличенно спокойный голос Коммачо:
— Ты прав, одноглазый. Признаю. Давай разговаривать напрямик.
— Отлично, — сказал Фрост. — Но, если еще хоть раз посмеешь произнести слово “одноглазый”, сделаешься таким же точно сам.
— Довольно, — буркнул Коммачо. — Хватит ругани. Согласуем план действий.
— Безусловно. А как насчет кода? Или ты хочешь выложить Рамону все без остатка?
— Ты прав. Сообщаю только то, что возможно. Армия Рамона, считая кубинских головорезов, насчитывает сейчас около восьми тысяч бойцов…
— Капитан Фрост! Капитан!
— Да!
