бы она подняла их к тяжелым небесам, она нашла бы его: как призрак, на вершине башни стоял король Ричард.
— Выслушай меня, Жанна! — произнес Жиль, красный как рак. — Я ненавидел твоего короля целых четыре года и трижды пытался лишить его жизни. Но на этот раз он окончательно меня побил! Слишком уж он могуч, слишком царственен, чтобы кто-либо дерзнул вступить в единоборство с ним. Поверишь ли? Он спал, а я не мог решиться. Потом я уснул, а он проснулся и оставил меня лежать. Тогда еще раз я проснулся и, думая, что он спит, хватил в постель, а он очутился позади меня, подкравшись, словно кошка, и разложил меня у себя на коленях, как ребенка. О, Жанна! Он настолько же выше обыкновенных людей, насколько я — ниже! И вот он же меня посылает хлопотать о выкупе, как будто бы я его старый поклонник! И я… Я иду за выкупом! Боже! Воззри на нас с высоты величия Твоего! Что за сила в нем!
Жиль вздрогнул и оглянулся вокруг. Жанна уже успела перевести дух и улыбнулась:
— Он — король! — промолвила она. — Ну, Жиль, идем; я иду с тобой! Ты пойдешь к аббату Мило, а я — к королеве-матери: она слушает меня.
— Я сделаю, как мне приказано, Жанна, — сказал запуганный человек. — Не могу я не повиноваться.
С высоты своей башни король Ричард смотрел, как они удалялись вместе. Он высоко простер к небу руки, рыча, как ночной волк.
— О, Господи! Теперь ты уж довольно разил меня! Слушай же: и я стану разить, как только будет можно.
Немного спустя явился ассассин Коджа. Жанна сказала ему:
— Коджа! Я должна ехать в дальний путь с этим человеком. Ты нас соберешь в дорогу, а сам останешься ожидать меня, покуда вернусь.
— Повелительница, я раб твой! Делай, как тебе угодно! — отвечал Коджа.
Жанна оделась монахиней, а Жиль — богомольцем из Иерусалима. Коджа купил им в Гране ослов и довел их до Триеста. Там они сели на корабль, готовый к отплытию в Бордо. Благополучно пустились по морю: на десятый день прошли Геркулесовы Столбы, а пять дней спустя уже вошли в устье Жиронды. В Бордо они расстались. Жиль отправился в Пуатье в обществе богомольцев; Жанна узнала, что королева Беранжера находится в Кагоре, и свернула к холмам Гасконии.
Позади нее, далеко, томился в заключении узник, которому только смерть могла доставить достойное освобождение.
Глава XIII
ЖЕНСКАЯ ЛЮБОВЬ
«Не спрашивайте меня, что я делал все эти дни (пишет аббат Мило). Буди милость Господня на мне в час кончины моей! Я хлопотал о выкупе короля Ричарда, как радел, работал бы во славу Господа нашего Иисуса Христа. Много есть аббатств в Турени, которые оскудели, благодаря мне, много раз уже свершалось таинство Евхаристии над оловянной чашей, и все ради того, чтобы Ричард возвратился домой. А все-таки дороже всяких рубинов, думается мне, в этом деле была сестра короля Филиппа, принцесса Элоиза».
Мне кажется, аббат прав. Эта убитая горем дама явилась ночью в Париж в сереньком одеянии монашенок Фонтевро, застала там в беседе брата своего и Джона Мортена. Они как раз обсуждали этот вопрос. Филипп, не совсем низкий человек, был тронут известием о том, что Ричард сидит в темнице; он уже выслушал часть доклада Гердена.
— Христе Боже наш! — восклицал он. — Такой великий государь — и сидит себе в оковах! И кто же? Брат мой Ричард! А видит Бог, как он мне ненавистен!
Он продолжал бормотать про себя. Граф подливал масла в огонь как умел;
— О, да и ненавидит же он вас, государь! Он ненавидит и меня, и всех нас.
— Да, и по мне, мы могли бы найти для этого достаточно поводов, если б их не было и без того довольно, — лукаво заметил Филипп. — Известно ли вам, что де Герден явился из Сирии в Пуату?
Граф не сказал ничего, хотя ему уже это было отлично известно.
Когда доложили о приезде мадам Элоизы, король вздрогнул, а граф побелел, как полотно.
— Мы можем принять ее милость, — проговорил Филипп и пошел к дверям навстречу сестре.
Элоиза вошла по-прежнему — задыхаясь, спотыкаясь, крадучись. Она стремительно опустилась на колени, чтобы поцеловать руку брата, затем встала и пристально посмотрела на Джона Мортена.
— Вы в поздний час, сестрица, посетили нас, — сказал король, — Вероятно, вас вынудили обстоятельства?
— Да, государь, вынудили! Я виделась с Жилем де Герденом. Король Ричард в заточении в Граце — его необходимо освободить.
— Но кто же это сделает, сестрица? Вы?
— Да, государь.
— Вы, мадам, становитесь истинной христианкой.
— Это необходимо для меня, государь! Я нанесла тяжкую обиду королю Ричарду — этого я не могу перенести спокойно.
— О, не торопись! — перебил ее Филипп. — Разве тебе самой не была нанесена обида?
— Да, была, но не мне, — возразила вся побелевшая девушка.
— Обида все-таки шла от его родных. Что же делать, если обидчик уж в могиле? Его кровные пусть отвечают за него.
Элоиза вздрогнула; и по той же причине вздрогнул еще один.
— Молю Бога, чтобы Он сжалился над ним в его смертный час! — воскликнула она. — За него, умирающего или мертвого, ответят его кровные…
— Вы говорите туманно, сестрица.
— Вся жизнь моя — туман.
— Сестрица! В лице вашем король Ричард оскорбил весь наш род.
— А я оскорбила род короля Ричарда, — возразила она.
— Это все, что вы имеете сказать, Элоиза?
— Нет, государь, не все! — ответила она, бросив язвительный, озлобленный взгляд на Мортена. — Но в настоящую минуту мне не нужно больше говорить ничего.
И в самом деле, больше ничего не было нужно: сдавленный крик вырвался из груди графа:
— О, Господи Иисусе! Государь, спасите мне брата! Какой он ни был негодяй, а выдержать не мог взгляда женщины: он вонзался в душу его, как меч. Король Филипп был поражен.
— И ты, ты? — воскликнул он.
Джон протянул руки к королю с криком:
— О, государь! Мадам права: я — дурной человек. Я должен вознаградить брата, он должен быть спасен! Король Филипп почесал в голове.
— Кто теперь бродит в потемках, как не я? — проговорил он. — С вами, Мортен, я поговорю сейчас. А вы, мадам, должны говорить яснее, — заговорил он горячо, обращаясь к сестре. — Что означает ваше усердие по поводу короля английского? Он — ваш кузен и мог быть вам супругом.
Элоиза отшатнулась от него, но Филипп грубо продолжал:
— Разве вы обязаны его благодарить за то, что он не женился на вас? Это, что ли, подгоняет вас? Она в недоумении посмотрела на него.
— Я обязана ему честью, Филипп, — медленно произнесла она. — Это — великий король!
— Великий король! Великий король! — передразнил ее брат. — Черт побери! Зато и негодяй великий! В нем нет ни капли правдивости, верности, благодарности, уважения к другим. Он меня ни в грош не ставит,
— Для него вы, конечно, ничто, — согласилась Элоиза.
