Трутень может показаться и деловитым и грозным, но и то и другое впечатление обманчиво. Он вполне безобиден: жала у него нет, а челюсти его беспомощны.
Матка усердно откладывает яйца, рабочие пчелы собирают корм и производят в улье разные работы, трутни же ни в каких работах ни в улье, ни вне его не участвуют.
Трутень без видимого дела проводит время на сотах в гнезде, а вылетает отсюда лишь в самые жаркие часы дня.
Вылетев, он только в редких случаях посещает прогретые солнцем венчики цветков, с которых самцы давних предков медоносной пчелы еще умели собирать нектар и пыльцу. Трутень современной медоносной пчелы не годится и для этого. Тело его для сбора пыльцы не приспособлено. Ротовой аппарат упрощен до предела.
В самце пчелиной семьи особенно заметна глазастая голова. В сущности говоря, вся она представляет собой сливающиеся в один сплошной шлем двенадцать — шестнадцать тысяч фасетчатых глаз. Три еле заметных простых глазка низко сдвинуты на лоб. Длинные тринадцатичленные усики трутня несут тридцать тысяч нервных клеток — в пять раз больше, чем усики рабочей пчелы.
Трутни питаются, беря мед куцым своим хоботком из открытых ячеек или принимая его от рабочих пчел, которые кормят их до той поры, пока в цветках есть взяток.
К концу лета ячеек с напрыском нектара и с зреющим медом становится в гнезде все меньше, а запасы зрелого меда в сотах постепенно запечатываются. Рабочие пчелы с каждым днем решительнее ограничивают кормление трутней, и они быстро слабеют. Их беззаботное существование кончается. Холодают ночи и утра, пчелы-сборщицы возвращаются из полета без всякого взятка, и это становится в конце концов сигналом к изгнанию всех трутней из улья.
Если в ту пору, когда цветут деревья и злаки, изъять из гнезда какое-то количество пчел и трутней и поместить в стеклянную банку, можно видеть, что пчелы никакой вражды не питают к трутням. Здесь какая-нибудь пчела не хуже, чем в улье, кормит трутня.
Осенью в той же банке все будет выглядеть по-другому.
Пчелы начинают набрасываться на трутней, грызут им крылья… Подхватывая тяжелого трутня всеми шестью ножками, пчела бьется со своим грузом о стекло, настойчиво пробуя выбросить трутня из банки, в которой он, разумеется, ничем и никак не грозит пчелам.
В улье безжалостные к трутням пчелы волокут их к летку и выбрасывают. Приходит вечер, ночь. Живая баррикада стражи преграждает изгнанникам вход в теплый дом, и они один за другим застывают на холоде. Утром ветер сметает с прилетной доски последние легкие тела и, кружа, уносит их вместе с первыми опавшими листьями — предвестниками осени.
Сравнивая три формы насекомых, составляющих пчелиную семью, можно видеть, что рабочие пчелы — потомство матки и трутня — и внешне во многом не похожи на своих родителей, а в поведении проявляют ряд талантов, которыми ни матка, ни трутни не обладают.
Ведь матка, в сущности, всю жизнь проводит в улье и занята одной только откладкой яиц. Трутень ничем не занят в улье и всю жизнь проводит в ожидании брачного полета с маткой. Ни матка, ни трутень не имеют восковых желез, не умеют строить гнезда и не выстроили ни единой ячейки. Ни матка, ни трутень не имеют на ножках никаких приспособлений для сбора и доставки в гнездо пыльцы или прополиса, не умеют собирать нектар, не способны произвести ни единой капли меда, ни единой крупицы перги. Наконец, и матка, и трутень совершенно непригодны для выкармливания личинок.
И несмотря на это, громадное, подавляющее большинство их потомства составляют рабочие пчелы, которые в совершенстве производят все перечисленные и многие другие операции, необходимые для поддержания жизни семьи и вида.
Но, может быть, еще более удивительно, что и трутень, и матка, и рабочая пчела, полные сил и энергии, можно сказать пышущие жизнью в кишении семьи, среди тысяч составляющих ее насекомых, неузнаваемы становятся, если их какое-то время подержать в одиночестве. Нет, внешне они не изменяются нисколько, но при всем том каждое насекомое само по себе, в отдельности оказывается нежизнеспособным.
Пчелиная матка, пересаженная на соты, полные меда и перги, скоро погибает, если останется одна, если с ней не будет хоть небольшого числа ульевых пчел, которые бы кормили, поили, чистили и согревали ее. Трутень, чье название стало нарицательной кличкой тунеядцев, дармоедов и сытно живущих бездельников, тоже не жилец на свете без выстроенного и согретого всей колонией теплого гнезда с готовыми запасами свежей пищи.
И даже вполне здоровая рабочая пчела недолго проживет в одиночку: ведь для жизни ей нужны корм, кров, тепло. А чтобы стать полноценной пищей, собираемый с цветков нектар должен быть превращен в. мед, но одна пчела не делает меда.
Чтобы стать полноценной пищей, пыльца цветков должна быть превращена в пергу, но для одной пчелы это невозможно.
Пчела имеет отлично развитые восковые железы, но сама не построит себе ни сотов, ни даже ячейки: одна пчела — не строитель. Она может как угодно обогревать себя вне гнезда, и все-таки первое же похолодание погубит ее: одна пчела не в силах спастись от холода…
Итак, и рабочие пчелы, и матки, и трутни могут развиваться, стать совершенными насекомыми лишь в недрах семьи. Способные на какое-то время отлучиться из гнезда, они обязательно и неизменно возвращаются в него, так как могут существовать только сообща.
Но это еще не все. Пчелы не только живут, но и на свет появляются лишь на сотах. Восковая основа сотов мертва, но вне сотов нет жизни для пчел.
Только в ячейки сотов матка откладывает яйца. Пчелы, не имеющие сотов, не собирают ни нектара, ни пыльцы. Только в ячейки сотов складывают пчелы корм. Только в восковых ячейках сотов нектар превращается в мед, пыльца становится пергой. Только в ячейках сотов развиваются личинки, куколки. Только в гнезде из сотов поддерживается семьей температура и влажность, при которых нормально развиваются яйца и личинки, созревают куколки.
Если отделить достаточное количество пчел от сотов, они, даже не получая корма, за счет запасов своего тела начнут выделять восковые пластинки и строить соты. И они построят их или погибнут.
Чем больше узнаем мы пчел, тем яснее становится, что все в них приспособлено для жизни в гнезде, в общине, с семьей и в семье. Вся же семья, состоящая из многих тысяч пчел, растет и развивается так, что все в ней существует для каждого и каждое в отдельности существует для всех.
