знакомый запах.
Наверху нет. Не удивлён — кто ж женщину без рода, без племени в гостевые покои пустит? Разве что любовницей лендлорда. Но тут я спокоен: не до неё Эльхану, невеста все мысли занимает. Да и жена моя — женщина строгих правил. Я бы даже сказал — очень строгих. Видимо, отец её в противовес матери воспитывал. Понимаю, конечно, но Орфа от меня такой строгости не дождётся — я дочери полноценной жизни желаю.
Этажом ниже чем-то знакомым повеяло. Уцепившись за запах, как за ниточку, прошмыгнул в служебное крыло, а потом и во двор.
Одана сидела у поилки. Грустная, задумчивая. На коленях — какой-то лист бумаги. Как выяснилось потом — черновик оды, которая всё никак не желала сочиняться. А с чего бы ей сочиняться, если Одана библиотекарша, а не поэт?
Осторожно, чтобы не напугать, приблизился и запрыгнул на бортик, балансируя между падением и купанием.
Не обратила внимания, пришлось ткнуться мордой в руку.
Вздрогнула, подняла глаза.
Чтобы не плодить сомнения, перебрался к ней на колени. Частично, разумеется: я не кошка, не помещусь, так что задние лапы на коленях, а передние о плечи опираются.
Не поняла, потому что завела песню про «милого пёсика». Ну как тебе объяснить? Было бы темно — плюнул и обернулся, а так рискованно.
Так, что я там люблю делать? Собака точно не станет прикусывать ей ушки и заигрывать. Если и после такого Одана не поймёт, что перед ней муж, то тогда в библиотеке работают круглые дуры.
Слава всем тварям подлунного мира, поняла, что животинка с секретом!
Для убедительности обслюнявил шею и спрыгнул на землю, гордо повернувшись спиной.
Отложив плоды своих мучений, Одана встала, подошла, присела на корточки и, гладя (а ведь боится), шёпотом спросила: «Это ты?».
Ответ написал в пыли, заодно поинтересовавшись её успехами. Они не радовали. Но хоть не выгнали, работой снабдили: солгала жёнушка, чтобы не служанкой взяли.
Надо помочь, а то оду ей надо завтра заказчице, то есть Элоиз, показывать. Эх, вот кто тебя за язык тянул, менестрельша моя!
Жена обрадовалась моему появлению, известие о присутствии Садерера её тоже не огорчило. Но видится им сейчас не стоит, потом, когда верну всё на свои места и прикончу некромантку, позволю наговориться. Может, даже пущу ангерца в дом.
Попросил Одану ночью выйти в сад — если что, у неё бессонница, — и удалился.
Единственное преимущество собаки — на неё никто не обращает внимания. Нюхай себе спокойно, во все углы нос суй — никому и дела нет.
Нашёл-таки место, где колдовать не запрещено. Как и думал — сугубо хозяйственного назначения. Но хоть не уборная. И на том спасибо!
Дождавшись сумерек, вернул человеческий облик.
Действительно, тяжело, тело — как чужое… Зато обоняние притупилось, а возможностей — море. Одной из них я немедленно воспользовался, укутав себя пологом невидимости. Светлые легли баяньки, а обычные люди меня не то, что не заметят, — не почувствуют.
Как и обещала, Одана пришла, ждала, притаившись в дальнем уголке. Вздрагивала — боялась.
Пришлось зажать рот рукой, чтобы не вскрикнула от поцелуя: она-то меня не видит.
— Лэрзен? — так уморительно крутит головой по сторонам, пытаясь отыскать.
Сжалился и пустил её под полог, сделав нас обоих невидимыми. И неслышимыми — простейшие меры безопасности.
После того, как меня облобызали, сообщили, как по мне скучали, как извелись в ожидании и страхе, я приступил к подробным расспросам. Они не порадовали: хитрая Элоиз со всеми нашла общий язык. Но одно сообщение оказалось полезным: в комнате некромантки нет защиты. Дана, умница, разговорила светлого, а тот вскользь проболтался. А раз нет защиты, то там творится тёмное колдовство. Или Элоиз банально балуется перемещениями в пространстве.
Усмехнулся и решил проверить, дома ли пташка. Для этого послал ей «подарочек» в виде фантома. Если у себя и спит, на утро будет «красивая». Пусть знает, что о ней помнят.
Судя по пришедшему отклику, я оказался прав: Элоиз в замке не ночевала. Видимо, уползла в свою нору. Вопрос только зачем. Лишь бы не наслала на ангерца чего-то. Или кого-то. Хотя, с другой, стороны, ей наверняка нужна новая кровь, чтобы поддерживать себя в таком цветущем виде. Я не знаток в этих вопросах, но одного раза маловато. Обряд проводят трижды, чтобы закрепить результат. Дважды он уже проведён, теперь очередь последнего. Вот бы заставить её совершить его в замке…
Представил себя на месте Элоиз: кого бы я прикончил во благо вечной жизни? И что-то захотелось Садерера. А если захотелось мне, то может придти в голову и некромантке. Надо бы проверить, как там ангерец, дышит ли? А то может статься, что уже окоченел, пока я с супругой болтаю. Одана мне не простит.
Но есть и положительные моменты — будет крупный политический скандал. Который можно использовать во вред Элоиз. Главное, чтобы не мне пришлось отвечать.
А не спровоцировать ли её?
С этими мыслями я направился к комнату Садерера. Одана семенила следом, испуганно прижимаясь ко мне.
Светлые в такое время коридоры не патрулируют, они вообще не патрулируют — не того поля ягоды. И это правильно, в этом я с ними солидарен: маг — это не наёмник, не простой обыватель, а дворянин, только без титула. Мы имеем право на высокомерие, потому что, в отличие от многих наших клиентов, чего-то стоим. Я бы давал за жизнь одного волшебника шкуры десяти каких-нибудь лендлордов.
Ангерца застал живым и невредимым. Сидел, читал. Переменился в лице, когда дверь сама собой отворилась, а воздух наполнился голосами невидимых собеседников.
Я вольготно расположился в кресле, устроив на коленях Одану, и коротко изложил суть того, что им обоим предстояло сделать.
Элоиз не отвертится. Завтра же все заподозрят неладное, а некромантка перейдёт к решительным действиям. Она обязательно попытается убить Садерера — но рядом буду я.
— Дана, — на прощание шепнул я, — постарайся достать где-нибудь крови и облей ей грязную одежду невесты лендлорда. До того, как горничная отнесёт её прачке. Но сама не подставься. Хорошо бы ещё наследить в комнате, но это лучше сделать мне. Один неприметный полустёртый рисунок — и вот уже на Элоиз косятся. И вот ещё что, веди себя естественно, не беги и не прячься. Ты уедешь после того, как её выгонят, после, а не до.
— А как же ода?
— Сейчас мы тебе её сочиним. Неси заготовки. Снять невидимость пока не могу — ограничители светлых мгновенно среагируют. Вернёмся потом в сад — снова верну, как было.
Ода вышла пафосной, но руку к ней приложил не я, а ангерец, поднаторевший в поэзии. Так наловчился в рифмах, сладкопевец! Небось, очаровывал своими творениями девушек. Но спрашивать не стал: обидится.
Уже далеко за полночь снова сделал жену осязаемой, чмокнул и отпустил на заслуженный отдых. А сам неохотно превратился в собаку.
Завтра мне придётся обернуться днём, чтобы иметь возможность похозяйничать в комнате Элоиз.
Не оставь меня в своих мыслях, Тьхери!
Утро выдалось то ещё. Я не выспался: никак не мог заснуть. И дело вовсе не в собачьем облике, с ним-то я свыкся, а в человеческом. Я ведь живой, а тут жена, такая соблазнительная в новом виде (нет, она и в старом хороша, просто хочется разнообразия), ночь, а мы давненько… И не только с ней: у меня на женщин времени не было. Хотя в этом плане Данка может не волноваться: я юбки не собираю. Не безгрешен, тут уж врать не стану, перепихивался, когда припирало, но с теми, у кого имени спрашивать не нужно. В таких случаях предпочитаю служаночек с постоялых дворов: дёшево и удобно.
