Гарри ещё не доводилось видеть Малфоя таким разъярённым; при виде бледного, острого, искажённого злобой лица он испытал какое-то отстранённое удовлетворение.
— Ты поплатишься, — свирепо выдохнул Малфой, — за то, что сделал с моим отцом… Уж я позабочусь.
— Дрожу от страха, — саркастически отозвался Гарри. — Ведь по сравнению с вами лорд Вольдеморт — так, пустячок… Что? — добавил он, заметив потрясение троицы при звуке ужасного имени. — Он же приятель твоего папаши? Ты же не боишься его, нет?
— Думаешь, ты теперь большой человек, Поттер, — процедил Малфой, вместе с Краббе и Гойлом надвигаясь на Гарри. — Подожди. Я тебя достану. Ты не можешь засадить моего отца в тюрьму…
— Уже смог, не так давно, — издевательски бросил Гарри.
— Дементоры ушли из Азкабана, — негромко сказал Малфой. — Папа и остальные очень скоро будут на свободе…
— Наверно, — согласился Гарри. — Но зато все будут знать, какое они дерьмо…
Рука Малфоя метнулась к волшебной палочке, но опередить Гарри было трудно — он выхватил палочку раньше, чем Малфой донёс руку до кармана.
— Поттер!
Крик звонко разнёсся по вестибюлю. На лестнице из подземелья показался Злей. Увидев его, Гарри вдруг испытал прилив невиданной злобы, намного сильнее той, что он испытывал к Малфою… Что бы ни говорил Думбльдор, Злея он не простит никогда… никогда…
— Что это ты делаешь, Поттер? — как всегда холодно осведомился Злей, подходя ближе.
— Думаю, каким проклятьем зачаровать Малфоя, сэр, — свирепо выпалил Гарри.
Злей потрясённо на него уставился.
— Немедленно убери палочку, — отрывисто приказал он. — Минус десять баллов с «Грифф…»
Злей бросил взгляд на гигантские песочные часы и усмехнулся.
— Вот оно что. У «Гриффиндора» уже не осталось баллов. В таком случае, Поттер, придётся просто…
— Начислить новые?
На пороге замка появилась профессор Макгонаголл. В одной руке она несла клетчатый саквояж, другой тяжело опиралась на трость, но в целом выглядела прекрасно.
— Профессор Макгонаголл! — воскликнул Злей, бросаясь к ней. — Вижу, вас выписали!
— Да, профессор Злей, — профессор Макгонаголл движением плеч сбросила дорожную мантию. — Теперь я как новенькая. Ну-ка, вы двое… Краббе… Гойл…
Она поманила их к себе царственным жестом. Краббе и Гойл приблизились, неловко шаркая ногами.
— Держите, — профессор Макгонаголл пихнула саквояж Краббе, а плащ — Гойлу, — отнесите-ка это наверх, ко мне в кабинет.
Краббе и Гойл повернулись и, тяжело ступая, зашагали вверх по мраморной лестнице.
— Прекрасненько, — сказала профессор Макгонаголл, глядя на песочные часы. — Думаю, Поттер и его друзья заслужили каждый по пятьдесят баллов за то, что мир узнал наконец о возвращении Сами-Знаете-Кого! Что скажете, профессор Злей?
— Что? — воскликнул Злей, хотя прекрасно расслышал слова Макгонаголл — Гарри был в этом уверен. — О… ну… мне кажется…
— Итак, по пятьдесят Поттеру, двоим Уэсли, Длиннопоппу и мисс Грэнжер, — провозгласила профессор Макгонаголл, и в нижнюю колбу гриффиндорских часов посыпался град рубинов. — Ах да, и пятьдесят мисс Лавгуд, — добавила она, и в часах «Равенкло» просыпалось вниз некоторое количество сапфиров. Далее… Насколько я поняла, вы, профессор Злей, хотели вычесть у «Гриффиндора» десять баллов? Прошу…
Десять рубинов перелетели обратно в верхнюю колбу, но внизу, тем не менее, осталось весьма внушительное количество.
— Ну-с, Поттер, Малфой, в такой замечательный день в помещении делать нечего, — бодро объявила профессор Макгонаголл.
Гарри не нужно было повторять дважды; он сунул палочку в карман и быстрым шагом направился к парадной двери, не оборачиваясь на Злея и Малфоя.
Потом он побрёл к хижине Огрида. Солнце палило нещадно. Вокруг, в траве, валялись школьники, они загорали, беседовали, читали воскресную «Прорицательскую газету», ели конфеты, поглядывали на Гарри; окликали его, махали руками, стремясь показать, что, как и «Прорицательская», отныне считают его героем. Гарри никому не отвечал. Он понятия не имел, что им известно о случившемся три дня назад, но… до сих пор расспросов избежать удавалось, и пусть так и остаётся.
Сначала, постучав в дверь хижины, Гарри подумал, что Огрида нет дома, но вскоре из-за угла выскочил Клык и, выражая свою радость, чуть не сбил Гарри с ног. Как выяснилось, Огрид был на огороде и собирал стручковую фасоль.
— А, Гарри! — просияв, воскликнул он, когда Гарри подошёл к ограде. — Заходи, заходи, попьём одуванчикового сока…
— Ну, как жизнь? — спросил Огрид уже за столом. Перед каждым стояло по стакану ледяного сока. — Ты… э-э… как себя чувствуешь, а?
По озабоченному лицу Огрида было понятно, что он имеет в виду не физическое состояние.
— Нормально, — поспешно ответил Гарри. Говорить о том, что Огрид подразумевал на самом деле, казалось немыслимым. — Лучше расскажи, где ты был?
— Скрывался в горах, — сказал Огрид. — В пещере, как Сириус, когда он…
Огрид осёкся, хрипло откашлялся, посмотрел на Гарри, отхлебнул сока.
— А теперь вот вернулся, — неловко закончил он.
— Выглядишь… поприятней, чем раньше, — заметил Гарри, намеренно уводя разговор в сторону.
— Чего…? А… да, — Огрид ощупал лицо своей огромной ручищей. — Гурпи стал намного лучше, намного. Так был рад, когда я вернулся, уж так рад. Он хороший парень, честно… я вот думаю, ему бы подружку…
В обычной жизни Гарри постарался бы отговорить Огрида от опасной затеи; из того, что в лесу поселится ещё один гигант, точнее гигантесса, возможно, ещё более дикая и необузданная, ничего хорошего не выйдет — но у Гарри почему-то не было сил на споры. Ему снова захотелось побыть одному и, чтобы поскорее завершить визит, он несколькими большими глотками осушил сразу полстакана.
— Теперь все знают, что ты говорил правду, — неожиданно и очень мягко сказал Огрид. Он внимательно смотрел на Гарри. — Так-то лучше, да?
Гарри пожал плечами.
— Знаешь… — Огрид наклонился к нему через стол. — Я Сириуса знал подольше твоего… Он умер на поле боя — как хотел…
— Он вообще не хотел умирать! — сердито воскликнул Гарри.
Огрид кивнул косматой головой.
— Конечно, не хотел, — согласился он. — Но всё равно, Гарри… он был не из тех, кто сидит дома, когда другие дерутся. Он бы извёлся, если б знал, что не бросился тебе на помощь…
Гарри вскочил.
— Мне надо навестить Рона и Гермиону, — как автомат сказал он.
— А, — расстроился Огрид. — А… ладно… тогда пока… заходи, как будет минутка…
— Да… хорошо…
Гарри бросился к двери, распахнул её, выскочил — Огрид даже не успел толком прощаться — и побрёл обратно. Все опять ему что-то кричали… Он зажмурился, мечтая, чтобы все исчезли, чтобы, когда он откроет глаза, во дворе никого не было…
Ещё несколько дней назад он многое отдал бы, чтобы колдовской мир поверил в возвращение Вольдеморта, в то, что он, Гарри, не лгун и не сумасшедший. Но теперь…
Он прошёл вдоль озера, сел на берегу, укрывшись за кустами от посторонних взглядов, и уставился на посверкивающую водную гладь, размышляя…
Может быть, ему потому так хочется быть одному, что после разговора с Думбльдором он остро чувствует свою обособленность от всего остального мира? Он словно окружён невидимым барьером. На нём лежит — всегда лежала — печать. Просто раньше он не понимал, что это значит…
И всё же, сидя здесь, на берегу, с невероятной тяжестью на сердце, с незаживающей раной в душе, он не мог испытывать страха. Светило солнце, отовсюду доносился смех, и, хотя Гарри чувствовал, что принадлежит какому-то совсем иному миру, ему было трудно поверить, что его жизнь непременно должна быть связана с убийством…
Он просидел очень долго, глядя на воду и стараясь не думать о крёстном, не вспоминать, как однажды, вон там, на другом дерегу, Сириус упал, отгоняя дементоров…
Только когда село солнце, Гарри понял, что замёрз. Он встал и пошёл к замку, утирая рукавом лицо.
За три дня до конца учебного года Рон и Гермиона вышли из больницы. Гермиона то и дело порывалась поговорить о Сириусе, но Рон всякий раз на неё шикал. Гарри не понимал, готов ли он к такому разговору; всё менялось в зависимости от настроения. Но он был уверен: несмотря на все теперешние несчастья, он будет очень скучать по «Хогварцу» на Бирючиновой аллее. Даже зная, почему необходимо проводить там лето, Гарри не мог изменить отношения к дому родственников. Наоборот, на этот раз думать о возвращении было совсем тошно.
Профессор Кхембридж покинула «Хогварц» за день до окончания семестра. Она крадучись вышла из больницы во время обеда,
