'Эва! Поставь рычаг на место'.
Итгол разжал мои пальцы. Я не противился.
– Он уже совершенно ничего не помнит, – сказал он.
Дежурный возвратился к пульту и щелкнул рычагом выключателя.
– Все. Теперь нужно провести их в возвратную камеру.
Нас вели по длинному подземному коридору.
'Ничем не выдавай себя, – наставлял я Эву. – Делай вид, что никого не узнаешь, ничего не помнишь. Осталось совсем немного'.
Между тем Итгол и дежурный разговаривали между собой.
– У вас тут разительные перемены, – сказал Итгол. – Для чего эта бутафория понадобилась?
– Ты имеешь в виду пещеру, костер, каменную плиту и все прочее? – в свою очередь спросил дежурный и сам воскликнул: – Театр! Чистый театр.
– Зачем это? – повторил Итгол.
– Для предосторожности. На случай, если вдруг почему-либо случится авария, откажет акнезатор и испытуемый сохранит память, решили установить эту маскировку. В возвратной камере даже чертей увидишь, – рассмеялся он. – Все для той же цели: чтобы они не могли видеть, как все выглядит на самом деле.
'Вот дьяволы!' – мысленно выругался я, но виду не подал. А то и этого не буду помнить. Долго ли им возвратить нас и повторить облучение? Нет уж, хоть что-нибудь да унести с собою.
Мы очутились в склепе. Здесь все было изумляюще надежно и прочно, как сама вечность – будто нас занесло в тартар. Из стены вышел косолапый, похожий на чертика прислужник. Итгол что-то сказал ему. Чертик взмахнул рукою.
Теперь я понимал: чертик – это в моем воображении, а каков он на самом деле – мне неизвестно.
Где-то в глубине сильно загудело, каменный пол, который только что представлялся надежным, как пьедестал мироздания,- разверзся. Откинулись тяжелые створки люка – оттуда с гудением вырвалось пламя, потом выползла клеть. Чертик подождал, когда она установится вровень с полом, и распахнул дверцу. Клеть напоминала кабину подъемного лифта.
Чертик поднес ладонь к пламени – оно послушно отступило книзу. Он опускал руку до тех пор, пока вход в кабину не открылся полностью.
'Прощай, Эва!' – воскликнул я. И шагнул в пламя. Как-то вдруг засвербили все раны, полученные мною: следы от наручников, уколы пик в грудь и плечо…
Позади наглухо захлопнулась дверца – меня опрокинуло и закувыркало в потоке времени…
'Прощай, Олесов!' – донесся Эвин голос.
– О-ле-со-о-о-о-в!!! – слышалось мне.
Я попробовал шевельнуть онемевшей рукой – от боли едва не закричал. Казалось, мои руки все еще стиснуты наручниками.
Кто-то влажными ладонями колотил меня по щекам.
– Живой! – над ухом прогремел голос Деева – старшего нашей группы.
На помощь явился Грибков. Вдвоем выволокли меня из-под камней и снега.
Как я узнал после, снежный оползень утащил фдного меня – слизнул, как букашку. По неосторожности я выполз на верх ветрового надува, и он обломился подо мною. Остальные сверху видели, как я бултыхался в снежном вихре. Вслед за первой лавиной начали обламываться снежные наметы вдоль всего кара. Грохот не утихал в течение доброй четверти часа. Внизу клубилась метель.
Сотни тонн снега и камня обрушились на дно кара, образовали настоящую гору. Разрыть ее мог разве что батальон саперов. Если бы меня занесло туда, мое дело было бы пропащим. Приземистая инвалидная лиственница, прилепившаяся почти на отвесном склоне, задержала несколько глыб. Они нагромоздились на нее, обломили вершину, но комель устоял. Сюда-то и зашвырнуло меня. Тугой снег смягчил удары камней, которые катились поверх образовавшегося сугроба. До подножья оставалось еще добрых триста метров.
Здесь меня и нашли ребята. Место выдал берет, который повис на древесных сучьях.
Горы и небо одного цвета – черно-синие. И все же ломаная грань, разделяющая обе тверди, хорошо заметна в ночи. Взгляду отпущена узкая полоса звездного неба – наш костер разложен на дне ущелья.
– Я и не подозревал, что ты мастер заливать.
Мне лень даже обидеться. Нашего вожака я не виню: на его месте я бы и сам не поверил в подобные россказни.
Интересно все-таки, из какого уголка галактики я только что прибыл. Может быть, из того вон созвездия?
Чай горячий – кружку невозможно держать в руке. Да еще рана саднит, будто совсем свежая. Рана? Я чуть не вскрикнул. Вот же оно, доказательство.
– Смотрите! – Я показал им врезы от наручников, расстегнул куртку – там в двух местах запеклись пятнышки крови – уколы пик, на плече глубокая царапина – след копья.
– Хм, – неопределенно изрек Деев. – Где у нас аптечка?
Аптечка находилась в моем рюкзаке. Запахло йодом. Деев умеет делать все. По его лицу видно было, что ему жаль расходовать бинты – на меня ушла едва ли не половина наших запасов, рассчитанных на весь поход. До сих пор в них не было надобности, но Деев – запасливый и расчетливый мужик. Ручаюсь, где- нибудь в кармашках его рюкзака припрятан НЗ. Так что зря он скупится на бинты.
– Шрамы в самом деле странные, – заметил Грибков, пристально разглядывая мою руку.
– Не мешай бинтовать, – отпихнул его Деев. – Шрамы как шрамы – камнями порезало. Радоваться надо – легко отделался. Не нужно было соваться на карниз.
Начался ветер. Не донизу застегнутый вход полощется и постреливает. Все дрыхнут как убитые. Брезент спальных чехлов похрустывает от холода. Хоть уже июнь на носу, ночи здесь совсем зимние.
Не спится. Ноет все тело и несносно свербят раны. У меня нет решительно никаких причин быть счастливым – и все же я счастлив, так счастлив, как никогда еще не был. Все-таки хорошо у нас на земле! И хорошо, что все мучения кончились. Собственно, больших мучений и не было – ничуть не больше, чем выпадает их в любом туристическом походе. И на Земтере и на Карсте меня угнетало уныние. На Земле я не испытываю этого.
Интересно, где теперь Эва? Ее, конечно, давно вытащили из моря, она у себя в хижине с матерью. Помнит ли она меня? Помнит ли все, что с нею было? Ей ведь стало пять лет. Господи, знать бы хоть, в каком месте галактики она живет. Где этот Земтер находится?
Мои размышления перебивает громкий возглас:
– Кофе, кофе не позабудьте взять!
Это спросонья вскрикивает Деев – заботы не оставляют нашего старшего и во сне.
Надо и мне заснуть: если Деев утром заметит, что я не выспался, вломит. Ничего, что по возрасту он младше всех в группе – держит нас в строгости.
