Первобытному человеку «мир» дан в виде беспричинно составленного ряда картинок в пространстве и ощущений во времени. Ум тогда создает причинную связь, рассудок — единство разнообразия путем формулировки руководящих идей. Переплетение этой деятельности мы называем нашим опытом. Это является формальной основой всей жизни. Однако используют ее в корне по-разному. Преобладающая сила создающего идеи рассудка приведет к тому, что разные единства будут собраны под все менее обобщающими идеями с тем, чтобы, наконец, прийти к единственному принципу объяснения мира. Этот формальный монизм опять выражается по-разному, в зависимости от того, позволяется ли идее мира возникнуть из идеи материи (абсолютная материя, то есть полная абстракция, является идеей) или из идеи «сила». Логичный механизм предполагает молекулы, атомы, электроны в качестве первичной сущности, различные формы и подбор которых создают интеллект и душу: логичный энергетик признает материю только как латентную, сжатую силу, которая высвобождается в виде электрического, светового или теплового колебания. Как материалистический, так и спиритуалистический монист является догматиком, потому что он лишь слегка формально упоминает о последнем как о материальном проявлении первичного феномена «мира» при помощи единственного, но зато все решающего утверждения, будь это утверждение философским, научным тезисом, или религиозной верой. Этот первичный феномен и после преодоления многообразия (плюрализма) является противоположностью всех явлений, но также и всех идей. Двойственность всего бытия проявляется физически в виде света и тени, горячего и холодного, конечного и бесконечного; с духовной точки зрения в виде истинного и ложного, с моральной точки зрения в виде доброго и злого (что можно оспаривать только тогда, когда понятия относятся также и к чему-то, существующему вне их); с динамической точки зрения в виде движения и покоя; в виде положительного и отрицательного, религиозного как божественного и сатанинского. Противоположность всегда означает одновременность антитез, величины и данности которых нельзя объяснить как выступающие друг за другом. Понятие добра вообще непостижимо без понятия зла, только с его помощью оно получает ограничение, т. е. форму. «Отрицательное» электричество всегда появляется одновременно с «положительным»; обе формы одинаково положительны, только с обратным знаком. «Нет» устанавливает «да», и дух как идея дан одновременно с идеей телесности. Причинная связь между полярно появляющимися, таким образом, до последних границ нашего продвигающегося вперед ощупью познания нигде не могла быть доказана. Но из всегда существующей противоположности «да» и «нет» возникает вся жизнь, все творческое, и даже сам догматический монист — будь он материалистом или спиритуалистом — живет только благодаря существованию вечного конфликта. Только в зеркале тела спиритуалист видит «дух», только при условии разного качества материалист может открыть изменение формы и материальные сдвиги.
Так же противостоят друг другу в виде последних полярных условностей «я» и «вселенная», и упор, который душа делает на то или другое (при подсознательном признании вечной антитезы), определяет сущность, колоритность и ритм мировоззрения и жизни.
Из этого метафизического первичного закона всего бытия и становления (и это тоже две полярные антитезы, которые взаимно исключают друг друга при любом взгляде чисто опытным путем [эмпирически]!), следуют, прежде всего, два типа ощущений жизни: динамическая сущность или статическая оценка.
Преобладание статического миросозерцания будет склоняться к монизму какого-либо типа; оно будет стремиться проводить один-единственный духовный обзор (синтез), единственный символ, и даже одну единственную форму жизни против любой противоположности, против любого многообразия. В религиозном плане оно будет требовать строгой веры в единого Бога (монотеизм), придаст этому единому божеству все свойства, силы и величия, будет приписывать ему творение, попытается даже объяснить сатанинское. Таким божеством стал Яхве, который затем в виде застывшей односторонней системы пробился при помощи христианской Церкви в западноевропейское мышление. Израильтяне первоначально были вовлечены в совершенно плюралистическую религиозную жизнь, хотя их национальный бог и заботился о них, а они о нем, но никто не сомневался в том, что «другие боги» существовали и действовали также, как и Яхве. Только в плену у персов евреи узнали о всемирном (космическом) Боге и его противоположности: о боге света Ахурамазде и мрачном Ангромайниу, которые затем стали Яхве в качестве единовластного правителя и сатаной в качестве его соперника. Еврей отделался постепенно от всех видов плюрализма, поставил Шаддай-Яхве в центр вселенной; себя самого объявил его полномочным рабом и создал для себя благодаря этому центр управления, который культивировал и сохранял его мышление, его расу, его — даже если чисто паразитический — тип до сегодняшнего дня, несмотря на все примешивающиеся пограничные явления. И даже там, где «мятежные» евреи Яхве устранили, они посадили на его место то же существо, только под другим именем. Теперь он назывался «человечество», «свобода», «либерализм» и «класс». Всюду из этих идей возникал старый закоснелый Яхве и продолжал воспитывать под другими обозначениями своих гренадеров. Так как Яхве был задуман действующим совершенно материально, то в случае иудаизма жесткая вера в единого Бога переплетается с практическим поклонением материи (материализм) и пустейшим философским суеверием, по поводу чего так называемый Ветхий Завет, Талмуд и Карл Маркс высказывают одинаковые взгляды. Это статическое самоутверждение является метафизической основой для выносливости и силы еврея, но также и для его абсолютной культурной бесплодности и его паразитического образа жизни.
Эта инстинктивная статистика образует также хребет римской Церкви. Она придает форму (синтез) себе самой, как преемнице смещенного «богоизбранного народа» и развивает ту же непоколебимую формально-догматическую закоснелость, как яхвеизм или более поздний семитский ислам. Такая система знает только «закон» (т. е. собственный произвол), нигде личность; там, где она достигает власти, она обязательно разрушает организмы, и только тому факту, что она не сможет победить полностью, мы обязаны тем, что есть еще народы, культуры — короче настоящая жизнь. Мы являемся даже свидетелями того, что движение против парализующего веса Церкви в Европе было достаточно мощным, чтобы присоединить к еврейско-церковно-римскому тезису оставшийся духовный плюрализм, только в угоду которому части западноевропейских народов примирились также и с жестким центром, так что на законном основании можно говорить о католицизме и его святых (как религиозном явлении, а не как Церкви и властно-политическом едином союзе), как о вере с политеистической обусловленностью. И все же его центр усилил монистически-статические взгляды в Европе и признанием Нового, а также духа так называемого Ветхого Завета, протащил их контрабандой в первоначально индивидуалистическое протестантство.
Протестантство с самого начала оказывается духовно расколотым. Как считает движение защиты, оно означает наращивание германской воли к свободе, национальной жизни, личной совести. Бесспорно, оно проложило путь всему тому, что мы сегодня называем произведениями нашей высшей культуры и науки. С религиозной же точки зрения оно перестает действовать, потому что остановилось на полпути и на месте римского создало иерусалимский центр: право на господство буквы преградило путь тому духу, который когда-то провозгласил мастер Эккехарт, но оно ничего не смогло сделать против инквизиции и ее костров. Когда Лютер положил в Вормсе руку одновременно на Новый и Ветхий Завет, он совершил поступок, который его сторонники рассматривают как символический и почитают как святой. По букве этих книг впредь замерялись религиозность и ценность протестанта. Снова мерило для нашей духовной жизни лежало вне германской сущности, даже если это не так просто определить, как в случае «антихриста» в Риме. Встреча Лютера и Цвингли показывает, как сильно он прикован к старому. Его учение о причастии, связанное с поклонением материи, мы до сих пор тащим с собой в протестантской редакции веры. Только очень поздно Лютер отделался от «евреев и их лжи» и заявил, что нам с Моисеем больше нечего делать. Но между тем «Библия» стала народной книгой, ветхозаветное пророчество стало религией. Тем самым проникновение евреев в нашу жизнь и ее оцепенение сделали новый шаг вперед, и нет в том никакого чуда, что впредь белокурые немецкие дети каждое Воскресенье должны были петь: «Тебе, Тебе, Иегова, хочу я петь, потому что где еще есть такой Бог, как Ты…»
Евреи заимствовали (как и многое другое) представление о всемирном (космическом) Боге у персов. Здесь мы находим мощное свидетельство религиозно-философского признания полярного бытия. Великая космическая драма разыгрывается в борьбе между светом и мраком. Она длится вечность, до тех пор — как говорилось ранее — пока после жестокой борьбы не явится спаситель Саошьянт и не отделит черных овец от белых, то есть фигура, в качестве которой в более позднем мире появился Иисус.
