Показательным для римского христианства является то, что личность Создателя по возможности исключалась с тем, чтобы на ее место поставить церковную структуру господства священников. Иисуса хоть и объявляют высшим и святейшим в качестве источника всей веры и всего благословения, но только для того, чтобы представляющую его Церковь окружить сиянием славы вечного и неприкосновенного. Потому что между Иисусом и человеком встает Церковь и ее представители, утверждающие, что путь к Иисусу идет только через Церковь. И поскольку Иисус пребывает не на земле, то человек должен иметь дело именно с этой Церковью, которая «уполномочена» навеки связать или отпустить. Использование созданной однажды веры в Иисуса Христа («господствующего Христа», как говорит автор «Гелианда») для политики власти союза священников, обожествляющих себя, также составляет сущность Рима, как это было под другим именем сущностью политики жрецов в Египте или в Вавилоне и Этрурии.
Чтобы подкрепить тезисы и распоряжения, защищающие власть мужского союза священников, была использована великая диалектика благочестивых мужей, которые относят все церковные распоряжения 1500 лет к Евангелиям, но подчеркивают, что Церковь одна имеет право издавать действующие для всех непогрешимые тезисы. Церковное христианство католической формы и протестантской разновидности представляют собой историческое явление. Начало и конец его четко просматриваются. Постройка завершена, все балки закреплены, все догматические указы находят свои «обоснования». Теперь наступила стабилизация. Можно, таким образом, говорить о структуре без боязни неправильно истолковать еще устанавливающееся живое явление в его движущих силах.
Д-р Адам, ведущий основоположник католицизма уверяет: «Католицизм не следует просто-напросто идентифицировать с ранним христианством или тем более с посланием Христа, так же как и взрослый дуб с маленьким желудем»*.[Адам. «Сущность католицизма». 1925 г.].Здесь публично освященная заносчивость Церкви (произведение имеет «разрешение» на публикацию) над Иисусом высказана без обиняков, и все дальнейшее прославление Христа служит, как говорилось, только тому, чтобы возвысить власть Церкви, а не «послание Христа» — «маленького желудя». Церковная служба полностью находится в руках священника, который путем наложения рук становится представителем апостольской власти. Для обоснования этого учения приводятся слова Христа к Петру, где он называет его скалой, на которой он построит свою Церковь. Тот факт, что эти слова древнего текста значительно позже были фальсифицированы верным слугой Церкви, [Это место (от Матфея 16, 18–19) характеризуется само, как довольно неуклюжая из многих благочестивых фальсификации, так как несколькими стихами позже Иисус называет того же Петра сатаной, которым хочет подняться над ним. Аналогичные высказывания делает Иисус (от Марка 8, 30) и далее. И на основе такой однозначной характеристики, предательстве, которое Иисус и предсказывал, он хотел создать Церковь? Подобное требование аналогично публичному поруганию личности Христа. Меркс говорит в заключении: «Историческое исследование, касающееся Иисуса, нельзя позволять фальсифицировать вечно; оно должно иметь конец,» («Четыре канонических Евангелия». III. 320).] не мешает им, конечно же, доказуемо искаженный тезис неустанно повторять во всем мире как послание Христа. «Когда католический священник проповедует слово Божие, то проповедует не просто человек, а сам Христос». Этим самообожествление священника поднимается до догмата веры, который, может быть, повышает самомнение во взглядах, что, если где-либо личность вождя подняла бы «собственное бедное «я» до носителя послания Христа», Церковь срочно предаст его анафеме: «И она провозгласила бы эту анафему, даже если с неба сошел бы ангел, который учил бы иначе по сравнению с учением, которое она получила от апостолов»
Последнее исключение человеческой независимости в пользу схематической службы происходит в таинствах: «священная милость возникает не в результате личностных нравственно-религиозных стремлений принимающего причастие, а, напротив, благодаря объективному исполнению самого культового символа. Это способствует уничтожению личности, ее никчемность провозглашается как «религиозный» тезис. В народе, который честь (личную честь, честь клана, честь рода, честь народа) не задумываясь ни о чем другом, в решительном действии, поставил бы в центр всей своей жизни, открытое провозглашение такого требования не могло бы пройти никогда. Это стало возможным только путем ловкой подмены понятия чести идеей «любви», сопровождаемой смирением и покорностью. То, что этот «культовый символ» был определен самим Иисусом, отмечается лишь в форме небольшого указания, при помощи которого формируется беззаботность истории и создается «религиозное здание».
Теперь понятно, что эти четкие формулировки учения, нацеленного на магию, в таком резком изложении в Европе, даже после отказа от чести как руководящей идеи, не могли быть осуществлены. Обусловленные кровью обычаи нордического человека и его рыцарский способ мышления невозможно было истребить даже огнем и мечом. Так Церковь подошла к включению предписанных народных символов в готовую уже так называемую систему «до древнего христианства». («Церковь была уже здесь — согласно замыслу, готовая прорасти, потенциально — до того (!) как Петр и Иоанн стали верующими»
Вера в Вотана (Одина), хотя и умирала, но священные рощи, где поклонялись «Вотану», оставались целью германских паломников. Уничтожение всех дубов Вотана и все проклятия, направленные на древнюю веру, не помогли. Место Вотана заняли христианские мученики и святые, например, святой Мартин. Плащ, меч и конь были его знаками (то есть символы Вотана), рощи, где почитали бога меча стали, таким образом, местами пристанища святого Мартина, святого воина, который до сих пор почитается немецкими паломниками (сравни Швертслохскую капеллу). Святой Георгий и святой Михаил также являются получившими новые имена образами древне-нордических существ, которые при помощи такого «крещения» попали в сферу управления римской Церкви. «Чертовка» — госпожа Венера — превращается в святую Пелагию; из Донара, бога грома и облаков, получается охраняющий небо святой Петр; характер дикого охотника Вотана получает святой Освальд; и на капителях, и на работах по резьбе изображается раздирающий волка смерти освободитель Видар (например, крестный ход в Берхтесгадене), который хочет спасти Одина, проглоченного волком Фенриром. Сравнение с Иисусом лежит на поверхности. Даже благочестивый Храбанус Маурус, самый просвещенный теолог Германии VIII века, позволяет Богу жить в небесном замке. Это представление, уходит корнями не в Библию, а в древнегерманский героический эпос.
1-го мая древняя Германия праздновала Вальпургиеву ночь, начало двенадцати освященных ночей летнего солнцестояния. Это был день свадьбы Вотана с Фреей. Сегодня, 1-го мая празднует свои именины святая Вальбург, тогда как все обряды, как волшебство, колдовство были Церковью изменены, и таким образом, символика природы была преобразована в восточную демоническую нечистую силу.
В Регенсбурге (доминиканская церковь) хранится кубок, «скорлупа кокосового ореха на позолоченной медной ножке, из которого пили только в холодный Иванов день». Это было древней формой освященного вина для причастия (которое подавалось Церковью еще в XIII веке в обоих видах 27 декабря на празднике зимнего солнцестояния). Это «питье за любовь» и счастье в день святого Иоанна Баптиста, за святого Мартина и святого Стефана — все это древние обряды. Благочестивый католик Иоанн Непомук Зепп говорит: «Кубок Христа Рим отобрал у мирянина, древний языческий кубок отнять у себя народ не позволил».
Вместе с обычаями менялись песни и изображения. В священной книге от 1488 года мы видим изображение святого Освальда. Он сидит на троне в королевском платье и короне. А вокруг него летают оба ворона Вотана. Только пальма и пастуший посох являются христианскими атрибутами. Под именем Освальда Один почитается и сегодня, и имеет, например, церковь в Траунштейне, а также святые места на Нижнем Рейне, в Голландии, Бельгии. Даже легенда о святой печали восходит к образу Одина, как его представляет нам Эдда, так как Один, раненный копьем, провисел девять ночей на «качающемся на ветру дереве«. Образ бородатого распятого мужчины (Один, Донар), который тому, кто обращается к нему с мольбой, бросает золотой башмак, возвращается на многих старинных картинах и в качестве мотива во многих песнях. От этого образа возникла, не совсем понятно как, женская святая печаль Церкви.
И Церковь должна была соблаговолить посадить своих святых на горячих коней, послать их, размахивающих копьями и мечами, на борьбу с драконами и другими врагами, чтобы завоевывать честь и славу или вызволять плененных дев из когтей злодея. Колонны Рональда и святого Георгия являются примерами этого типа, и только постепенно они были заменены колоннами девы Марии: место символа чести занял символ «любви».
Нордические боги были образами света с копьем и сиянием вокруг головы, крест и свастика — это
