решаем вопросы, относящиеся к людям.[343] За прошедшие годы ситуация в гуманитарных науках не слишком изменилась. Чем же вызвано такое отставание: сложностью предмета изучения, неадекватностью применяемых методов или чем иным?
Часто говорят, что у гуманитарных наук есть свой особый предмет – Человек. Но человека в той или иной мере изучает биология, физиология, медицина, экономика, логика, математическая лингвистика – неужели это всё гуманитарные науки? Сомнительно. Иногда говорят, что естественные науки исследуют всеобщие явления, а гуманитарные – уникальные. Но какая наука не имеет дела с уникальными объектами? География, изучающая конкретные материки и океаны? Геология? Зоология? Археология? Где провести границу между общим и уникальным? Почему, например, исследование Млечного пути или Эрмитажа со всеми его картинами является исследованием уникальных объектов, а фотона или поваренной соли – нет? А изучение славянских языков – это изучение чего-либо уникального? Может быть, хотя бы русский язык уникален? Или язык Пушкина? Или язык Пушкина лицейского периода? И как описывать уникальное, не проводя сравнения с чем-либо? Но тогда мы вынужденно не только уникальное описываем и изучаем. В общем, такое деление представляется мало конструктивным.
Часто утверждается, что в гуманитарных науках применяется специальный метод, не подлежащий употреблению в естественных науках, – метод эмпатического понимания, сопереживания людям, включенным в исследуемые события, «последовательного вживания в ту или иную систему культурных образов»[344]. Нас уверяют, что историки, социологи и культурологи именно с помощью отождествления с изучаемыми героями приходят к пониманию, а, следовательно, и к адекватному объяснению интересующих их событий. В общем, как в рассказе Х. Борхеса, когда наш современник доводит себя до такого душевного единения с Сервантесом, что оказывается в состоянии самостоятельно написать XVII главу «Дон Кихота». Признаюсь, мне трудно поверить, что исследователь способен адекватно сопереживать Ван Гогу, отрезающему себе ухо, или Сократу после принятия им чаши с цикутой. Нет даже намека на критерий, позволяющий установить, кто из многих сократоведов сопереживает Сократу лучше. Неужели по силе пищевого отравления, которое он сможет у себя вызвать? Разве музыковед с нормальным слухом может отождествить свои переживания с переживаниями пишущего музыку
Б. Спиноза шутил: когда человек придаёт Богу людские свойства, это всё равно как если бы треугольник считал Бога в высшей степени треугольным. Как же определить, в каком случае мы рассуждаем как треугольники и поэтому принимаем всё действительное за треугольное, а когда вчувствуемся в реальность по-настоящему и соответствуем ей? Метод вчувствования эвристически полезен, создает у людей, знакомящихся с его результатом, чувство правдоподобия, но он не делает те или иные высказывания верными.[346] Он даже не является специфическим для гуманитарных наук. Аналогичную функцию выполняет в естественных науках критерий эстетического совершенства, столь любимый А. Эйнштейном: недостаточно красивые теории не вызывают чувства сопереживания природе и не кажутся исследователям правдоподобными.
В.Ф. Петренко пытается спасти положение и найти действительно принципиальное отличие между объектами изучения. Естественные науки, утверждает он, изучают такие объекты, которые подчиняются законам и при этом изменяются настолько медленно, что время этого изменения нельзя никоим образом сопоставить со временем жизни познающего субъекта. В гуманитарных науках «познаваемое – другой человек или коллективный субъект – не является жестко детерминированной системой», а изменения объекта исследования протекают крайне быстро.[347] Но вот проблема: как быть с элементарными частицами, которые, как утверждает квантовая механика, не являются жестко детерминированными системами, а время жизни некоторых из них вообще близко к нулю? Квантовая механика – это гуманитарная наука? При таком подходе, по-видимому, даже наука о снеге тоже должна быть гуманитарной. Ведь снежинки быстро тают, и трудно описать законы падения каждой индивидуальной снежинки. И, наоборот, как быть с историей или пушкиноведением? Разве прошедшая история или творчество Пушкина меняются быстрее, чем время жизни познающего их субъекта? Или эти науки – не гуманитарные?
Петренко в итоге приходит к тому, что различать надо науки не по объекту, а по методу исследования. Например, психофизика использует естественнонаучную субъект-объектную парадигму, что позволяет ей формулировать законы типа законов Вебера-Фехнера и Стивенса. Психология же, опирающаяся на субъект-субъектную парадигму, – это гуманитарная наука, и в ней некорректно говорить о каких-либо законах. Мне во многом импонирует предложенный В.Ф. Петренко подход, хотя я и не во всём с ним согласен и предпочитаю несколько иную терминологию.
На мой взгляд, гуманитарные науки – особый вид эмпирических наук, где отнесение к тому или иному классу делается исключительно
Человек, однако, обычно не опирается на отчаяние. И осознаёт он себя отнюдь не в том несчастном или, наоборот, счастливом своей бессмысленностью мире, который описал Рассел. Сознание, по Э. Гуссерлю, – это поле, на котором совершается наделение смыслом.[349] Пусть даже сам мир просто таков, как он есть, и не имеет никакого смысла. Смысл – это то, что привносит в этот мир человек. И для него окружающее всегда насыщено смыслами, он изначально осознаёт себя в надёжном убежище осмысляемого им мира. Ф. Ницше отмечал, что действительность открыта для бесконечных интерпретаций. Действительно, всё можно интерпретировать по-разному, а потому встаёт задача выбора наилучшего из всех возможных смыслов. Этот выбор заведомо не может опираться на строго объективные критерии, поскольку смысл всегда насквозь субъективен. Тем не менее люди способны обмениваться смыслами, а, следовательно, перед каждым человеком встаёт задача согласовать сделанный им свой выбор с выборами других людей. Однако разные люди могут приписать одной и той же ситуации ещё больше разных смыслов. Какой же интерпретации следует отдать предпочтение?
Поскольку смысл всегда полностью привносится самим интерпретатором, то и произвольность классификаций в гуманитарных науках наибольшая. Однако и здесь существуют нормативы, ограничивающие произвол субъективности. Среди реально работающих методологических принципов гуманитарных наук можно выделить следующие:
