Этим гуманитарное научное сообщество защищается от дилетантов, которые слишком часто норовят всё интерпретировать по-своему, не зная и не понимая многих нюансов, обсуждавшихся предшественниками автора этой новой интерпретации. Поэтому только ученые-гуманитарии среди предварительных этапов научного исследования могут выделить такой: «составить по возможности полный перечень имеющихся теорий и предтеорий, известных эмпирических исследований по проблеме, сопоставить их с библиографическими данными».[357] Сравните: ученые-естественники, наоборот, даже несколько бахвалятся тем, что самые выдающиеся открытия в естествознании обычно делают молодые люди, и любят вспоминать известную шутку А. Эйнштейн, что он смог привнести в науку новые идеи только потому, что мало знал.
Конечно, обсуждаемое требование мучает авторов, пишущих оригинальные произведения. З. Фрейд честно признавался, что самая большая небесная кара, посылаемая учёному, – это необходимость читать чужие работы.[358] Более того, это требование иногда даже мешает научному сообществу правильно оценить сделанное научное открытие. Однако оно выполняет очень важную охранную функцию: мало знающему нет места на Олимпе гуманитарных наук.
Провести рядовое гуманитарное исследование при некотором навыке не у подготовленного ученого обычно не вызывает больших трудностей. Любому явлению всегда можно приписать любой смысл. Для признания своего труда научным ученому достаточно при анализе какого-либо текста лишь перечислить почти все смыслы, когда-либо этому тексту приписываемые. Ну, а если удастся ещё и найти всеми давно забытый смысл, то это уже становится событием. Но непросто стать великим ученым-гуманитарием и рискнуть переосмыслить всю принятую до этого систему смыслов. Мало того, что ученый должен уметь плавать в необъятном море проблем, он ещё должен быть убедителен для окружающих, обладать чувством стиля и самое главное – должен стать интеллектуальным носителем общественных идеалов для значимой группы людей. В истории науки чаще всего статус, приближающийся к статусу учителя человечества, обеспечивается либо поддержкой власти (как в случае с Гегелем), либо демонстрацией своей независимости от власти (Сократ). В последнем случае чаще всего посмертная слава во много раз превосходит прижизненную.
В практической жизни нас обычно волнует не истинность наших взглядов на мир, а эффективность нашей деятельности. В конце концов, из того, что некто знает истинное положение дел, ещё не следует, что он знает, как ему добиться того, чего он хочет. В.П. Зинченко так выразил эту мысль: «Одно дело – теория, другое – практика, для которой не бывает готовых теорий».[359] Зачастую люди действуют даже успешнее, когда не знают всех обстоятельств дела и, тем самым, что называется, не усложняют себе жизнь. Даже мосты чаще рассчитывают, исходя из заведомо ложного предположения, что Земля – плоская. Но этот ложный взгляд на форму Земли не играет никакой роли в оценке качества построенных мостов. Ведь важно, чтобы мост выполнял свою функцию, т.е. чтобы по нему могли ходить люди, ездить машины и поезда, а не истинность теории, положенной в основания расчета. Х. Колумб полагал, что Земля имеет форму груши, что на её узком конце находится вход в рай и что от Канарских островов до Японии – не более 4.5 - 5 тыс. км. Кто сегодня склонен обвинить Колумба в невежестве? Он преуменьшил расстояние в 4 раза, но это была, по выражению географа Ж. Анвиля, «величайшая ошибка, которая привела к величайшему открытию».[360]
Теории, созданные в лоне естественных наук, построены не для реальных, а для идеализированных объектов, а, значит, как правило, не могут непосредственно применяться. Практические (технические) науки обычно заняты тем, что конструируют заведомо неверные упрощения теории, заведомо 'ложные' следствия этих теорий,
В случае отсутствия общепринятых естественнонаучных теорий – такая ситуация типична и для психологии, и для социологии, и для психиатрии – ориентированные на практику учёные обычно вообще не знают, как применять имеющиеся теории, они лишь стараются обобщить накопленный практический опыт и найти способ классифицировать используемые практические приёмы. Так появляется
Вспомните слова Леонардо о том, что практик без науки не знает, куда плывёт. К этим словам стоит добавить – если даже он случайно пристал к берегу, то всё равно не способен самостоятельно узнать, куда на самом деле приплыл. В развитых естественных науках теории должны задавать практикам направление движения. Достигнутые за последнее столетие успехи настолько впечатляют, что многое в самих естественных науках начинает восприниматься как достоверное знание. Правда, исторически это произошло, по-видимому, не ранее конца XIX в., до этого практические разработки всегда опережали теоретические построения.[361] В психологии так продолжается до сих пор. Как отмечает А.Ш. Тхостов, за последние двадцать лет «жалкое состояние теории стало ещё более очевидным на фоне бурного развития инструментальных технологий». [362] Г.С. Абрамова неточна, когда заявляет, что «практика оказания психологической помощи начинает опережать теоретические знания в области психотерапии». [363] Так было всегда. А иначе придётся признать, что античные греки или средневековые крестьяне никак психологически не помогали друг другу. В России традиционные доверительные беседы на кухне несомненно выполняли роль психотерапевтических сеансов задолго до появления теоретической психотерапии (а если в процессе такого сеанса ещё 'выпить и поговорить', то, как замечает В.В. Макаров, это даже становилось похоже на наркопсихотерапию[364]). И не важно, что доморощенные психотерапевты не знали при этом никакой теории (существенно хуже, что они не владели соответствующими психологическими техниками и совершали иногда непоправимые ошибки). Безусловно прав В.А. Лекторский: практическое психологическое воздействие возможно и вне науки, и вне
