— Хорошо, — так же угрюмо сказал он. — Вы можете пройти, но я бы советовал обождать.
Набережная за оцеплением была пустынной. Доносилась стрельба — справа, из глубины квартала.
— Хорошо, я дам сопровождающего, — еще угрюмей сказал лейтенант. Мотнул головой.
Вразвалку подошел низкорослый сержант.
— Проведешь, — приказал лейтенант. — Я сообщу по рации.
Сержант критически оглядел мой светлый выутюженный костюм:
— Испачкаетесь, уважаемый.
Я знал, как обращаться с десантниками, и двинулся вперед, не сомневаясь, что он последует за мной. Так оно и оказалось.
Мы пошли по набережной. Вода в канале блестела.
— Вы все-таки держитесь сзади, — уже нормальным голосом сказал сержант, догоняя. — И ни в коем случае не отходите от меня далеко.
— Что тут у вас происходит? — спросил я.
— Операция.
Больше он ничего не добавил, и я не стал спрашивать.
Мы свернули во двор — узкий, извилистый. Стены в черных потеках смыкались, вытесняя небо. Все время казалось, что сейчас — тупик, но открывался новый проход. Стрельба слышалась очень ясно. Сдвоенно тыкнул карабин, затем, сплетаясь, хлестнули автоматные очереди, и, наконец, неторопливо, солидно застучал тяжелый пулемет, судя по звуку — «гочкис», стреляющий пулями размером с небольшой огурец.
Это было уже серьезно. В последний раз я слышал «гочкисы» год назад во время мятежа в Порт- Хаффе.
Тогда сепаратисты из «Феруз» в первые же часы очень грамотно развернули напалмовые обоймы вдоль пригорода и, блокировав огненным полукольцом войска МКК[1], двинули танки прямо на Ролиссо, где находились международные армейские склады. Расчет был на внезапность. Если бы они захватили оружие, то могли бы отрезать весь Север и держать жесткую оборону на границе равнины по крайней мере несколько месяцев.
Главнокомандующий вооруженных сил страны то ли растерялся, то ли действительно был связан с мятежниками, как говорили потом, ко вместо того, чтобы взорвать склады, он выслал наперехват артиллерийскую школу — необученных курсантов, придав им саперный батальон из резерва, — штурмовые танки «мант» прошли как сквозь масло, — я уже потом, после гибели Аль-фаиза, видел на шоссе груду исковерканных орудий и тел.
Нас выбросили на исходе ночи. Небо начинало светлеть. Десятки капсул неторопливо вываливались из пузатых, с маленькими крыльями, неуклюжих на вид транспортных самолетов, долго, уменьшающимися точками, летели вниз и у самой земли эффектно распахивали зонты — пружинили на воздушной подушке. Сверху все было отлично видно. И огненный полукруг, опоясавший порт, и серебрящуюся спокойную Ниссу, и артиллерийские вспышки за мостом, который уже был захвачен сепаратистами, и ближе к земле — пропитанные флюорофором, зеленые, светящиеся знамена передового полка «Меч пророка».
Мы садились прямо на склады. Вдали ухали разрывы, но мы все-таки надеялись закрепиться, — у нас были податомные базуки, которые если и не пробивали броню, то, во всяком случае, после попадания останавливали «манты» на минуту-две, пока меняется сплавившаяся оптика, а за две минуты можно было навести канальную мину, и вот когда капсулы начали раскрываться, а мы — выпрыгивать на ноздреватую бетонную площадку перед складом, оттуда со сторожевых вышек тяжелыми басами заговорили «гочкисы». Оказывается, Аль-Фаиз еще за четыре часа до выступления выслал вперед ударную группу; она без шума вырезала охрану и заняла ключевые посты. Но мы этого не знали и, когда вспыхнула первая капсула, закричали им, показывая нашитые голубые полосы, и командир десанта, югославский майор, приказал осветить себя прожектором, чтобы была видна его форма с надписью: «Международные войска», но вторая очередь, поразившая его и опрокинувшая прожектор, доставила все на свои места.
Я очнулся только утром в госпитале, когда Аль-Фаиз и двенадцать его имамов, окруженные в здании аэровокзала, покончили самоубийством, выбросившись на мостовую.
Трудно было понять, кто устроил стрельбу из «гочкисов» здесь, в центре густонаселенного города.
Двор вывел нас на боковую улицу.
— Теперь осторожно, — предупредил сержант.
И сразу же над нашими головами прошуршало, будто пилой по дереву, посыпались крошки. Мы отшатнулись, — чуть выше в темном кирпиче появился десяток красных лунок со сколотыми краями.
— Весело тут у вас, — сказал я, отряхивая пиджак.
Сержант блеснул зубами.
— Это ничего. Это пугают. А вот есть у них один с карабином, так бьет, подлец, как в тире, — на выбор.
— Откуда у них «гочкисы»? — спросил я. — Или это ваши стараются?
— У них есть все, что хочешь, — сказал сержант. Вытер лицо, оставив на нем красные полосы. — Ладно, надо перебираться на ту сторону. Видите подворотню?
До подворотни было метров сорок.
— По одному, быстро, — сказал сержант.
Выскочил, будто нырнул, почти падая, перебежал улицу. Запоздало ударила очередь, выбила искры из асфальта, зазвенело разбитое стекло. Я кинулся, не дожидаясь, пока очередь кончится, рассчитывая, что все внимание сейчас сосредоточено на сержанте. По мне даже не стреляли.
— Вот мы и на месте, — сказал сержант. Он закуривал.
— Хороший автоматчик уложил бы нас запросто.
— Под хорошего автоматчика я бы и не полез.
Он открыл обшарпанную дверь на первом этаже. Мы быстро прошли по темноватому коридору и оказались в квартире. Там царил хаос. Двери между комнатами были выломаны, на полу сверкали сотни зеркальных осколков, полированную стенку наискось прочерчивала пулевая дорожка, стол был почему-то перевернут ножками кверху. По бокам окна с выбитой наружу рамой стояли капитан-десантник и совсем молоденький лейтенант. У обоих в руках были портативные рации.
— По приказу начальника охраны… — шагнув вперед, начал докладывать сержант.
Капитан повернул к нему белое, перекошенное лицо.
— К стенке, к стенке! — закричал он сорванным голосом.
Мы едва успели отскочить. Автоматная очередь метлой прошла по полу, брызнули зеркальные фонтаны.
— Засекли все-таки, сволочи, — сказал капитан.
— Надо менять позицию, — сказал лейтенант. Он ежесекундно вытирал лицо ладонью — нервничал.
— Поздно. Уже поздно, — сказал капитан. Закричал в рацию: — Хансон, слышишь меня? Хансон! Что там у вас?
— Заняли чердак, — донеслось из рации. — Через минуту начинаем. Я сообщу.
— Балим! — закричал капитан. — Через минуту закроешь окна. Плотно закроешь, понял? Чтоб носа не могли высунуть!
— Не высунут, капитан, ничего не высунут, — неторопливо сказал голос с сильным южным акцентом.
— Видишь, где у них пулемет?
— Вижу.
— Вот. Чтоб больше ни я, ни ты его не видели.
— Понял, капитан. Все будет в ажуре, капитан.
Капитан повернулся к нам:
— Ну?
Сержант доложил.
