— А потому, что Бенедикт все министерство наизусть знает.
— Ну и правильно, я не инспектор. Может же человек не быть инспектором?
— Они решили, что ты специалист-психоэмоциолОг или волновик. Боялись, что запретишь Спектакли.
— Ну и глупость, почему я должен запретить Спектакли?
— Там эмоциональный фон выше нормы. Вот они и перетрусили. Дураки.
— Подумаешь, фон выше нормы. Это еще не причина, чтобы запрещать такие чудесные Спектакли. Может же фон быть выше нормы. А собственно, почему он выше нормы?
— Ну уж этого я не знаю!
— Ладно, пусть он будет выше нормы. Я разрешаю. Все равно они мне все нравятся. И Анна мне очень нравится. — Я, наверное, ее люблю. То есть тебя я тоже люблю. — Я поцеловал Элгу. У меня кружилась голова.
— Она же дура, — сказала Элга. — Истеричка. Упросила, чтобы я устроила ее в Дом.
— А разве не она тебя устроила?
— Я же говорю: она тебе все наврала. Дура. Связалась с «саламандрами», бегает к ним на собрания.
— А что плохого в «саламандрах»? Это прекрасные ребята. Они немного заблуждаются, но может же человек немного заблуждаться? И потом, у нее такой приятный отец.
— Он ей такой же отец, как я тебе… Что же, выходит, я его дочь?
— А кто же он тогда?
— Муж; Ей зачем-то понадобилось выйти за него.
— Муж? Как странно! Значит, она замужем? Но я все равно ее люблю.
Мы стояли на террасе. Терраса была громадная, темная, окутанная зеленью. Элга нажала кнопку, и передняя стена опустилась до половины. Хлынул прохладный воздух. Город был черен. Мерцали крыши. Светлячками ползли такси. Вдали, в новостройках, подымались пирамиды света.
— Обещали дождь с десяти до десяти ноль трех, сказала Элга, — Тропический ливень. Я люблю дождь.
— И я люблю дождь, — сказал я. — Я вас всех люблю. И еще я люблю Августа. Он вытащил меня из воронки для пауков в Синей пустыне. Ты видела когда-нибудь воронки для пауков? А самих пауков ты видела? У них восемнадцать ног, Я лежал два дня без воды, а они сидели вокруг и ждали. У меня губы растрескались. И я еще люблю Кузнецова.
— А ты знал Кузнецова?
— Конечно, знал. Мы четыре года жили в одной комнате, каждый день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и каркал в ухо. Или я это уже рассказывал?
— Нет, ты этого не рассказывал.
— Нет, мне кажется, что я все-таки рассказывал. Ну все равно, Гера — мой друг. Жаль, что его убили.
— Его убили? Говорили — сердце.
— Да, его убили, какие-то сволочи, фантомы, нелюди. И еще жаль, что он ошибся. Весь Дом говорил о Великих Моголах, и ничего не происходит. Придется отказаться от этой версии. Но тогда нам даже не за что зацепиться. Должен же человек за что-то зацепиться? Вот вы зацепились за Спектакли. Кстати, у вас в Доме есть волновой генератор?
— Нет у нас генератора, генераторы запрещены.
— У вас есть волновой генератор. Я это знаю. Если ты меня любишь, ты должна сказать, что у вас есть генератор.
— Но у нас в самом деле нет генератора…
Разверзлось небо. Зашумело, затрещало и рухнуло ревущим водопадом, сплошной стеной сумасшедшей воды. Струи захлестывали веранду. Элга протянула обе руки в дождь.
— Здорово! — крикнула она.
Метался мокрый плющ на стене. Я ртом ловил воду.
Меня мутило. Стремительно тяжелела голова, из желудка поднимался тошнотворный комок.
Но грохот оборвался. Струи лопнули. Остановился сырой воздух.
Элга вытерла лицо.
— Ты меня не любишь, — сказала она, отжимая волосы. — И никогда не полюбишь. Пойдем сушиться.
— Слушай, Элга, — сказал я. — Так у вас в Доме есть волновой генератор?
— А? Что? Не знаю. Ну и ливень — красота!
Я пощелкал по стеклу аквариума. Пузатые рыбы устремились к пальцу, вытаращив пустые глаза. Элга взяла меня за руку:
— Пошли.
Между нами в зеленом стекле аквариума совершенно бесшумно появилась аккуратная круглая дырка — вода постояла мгновение и хлынула струёй. И сразу же рядом появилась вторая — такая же круглая. Я толкнул Элгу в бок, мы покатились. Я старался прикрыть ее сверху. Кобура была под мышкой. Элга барахталась и мешала. Я ждал новых выстрелов, но их не было. Наконец я вытащил пистолет, дулом фиксировал дверь.
Спросил:
— Где включается свет?
— Там, — слабо показала она, еще не понимающая, ошеломленная.
Свет вспыхнул неожиданно резко. В дверном проеме никого не было.
— Вставай, — сказал я.
Она с трудом поднялась, дико посмотрела в аквариум: на обнажившемся золотом песке били хвостами, растопыривали жабры толстые, уродливые рыбы.
Глава восьмая
Я велел Элге ехать домой и молчать. Она только кивала. Ушла, оглядываясь.
Затем я вызвал Коннара. Он явился — элегантный, веселый, в облаке пряных духов. Увидел дырки и присвистнул:
— Забавная история. Ты видел, кто стрелял?
— Нет.
Коннар дугой поднял бровь:
— Это точно?
Я не стал отвечать. Меня мутило все сильнее, я сглатывал. Бровь вернулась на свое место. Коннар ощупал ровные края, потрогал влажный песок и сказал задумчиво:
— Стреляли из «кленового листа», в крайнем случае — «элизабет», армейская серия.
Я был согласен с ним.
— И стрелял лопух: промахнулся с десяти метров.
Я опять согласился. Он соизволил обратить внимание на мой вид:
— Тебе плохо?
— Подсыпали какой-то дряни.
Коннар сочувственно причмокнул. Тема была исчерпана. Он спросил:
— Великие Моголы?
— Да! — уверенно ответил я, хотя только что был так же уверен в обратном.
— Это показывает, что мы ходим где-то близко, сказал Коннар. — Вероятно, тебе имеет смысл постоять здесь — он вернется.
— Иди, пока нас не засекли вместе, — ответил я.
— Я мог бы приказать, — напомнил Коннар.
